Ссылки для входа

Срочные новости

Что значит быть русским?


Об этом размышляет известный журналист, профессор Государственного университета Илии (Грузия) Олег Панфилов.

Больше 20 лет назад, когда российская «миролюбивая» политика добралась до моего родного Таджикистана и столкнула людей, вооружила их, и наблюдала за пятилетней гражданской войной, я всерьез стал думать над тем, что такое «русский».

Война в Таджикистане была жестокой – за пять лет погибло около 150 тысяч человек, более миллиона оказались беженцами, десятки тысяч детей осиротели. Теперь Таджикистан – близкий друг России, посылающий гастарбайтеров и взамен получающий по 700-800 гробов ежегодно – убитых, умерших, отверженных. Как дань дружбе, которую и в Москве, и в Душанбе называют «вечной» и «нерушимой».

В те годы я задумал написать книгу и даже придумал название – «Соотечественик», с посвящением Рогозину, Затулину и Дугину. Тем самым людям, которые все последние 20 лет стравливают русских с нерусскими, убеждают в величавости России и в необходимости восстановления если не СССР, то подобия Российской империи. Или хотя бы какого-нибудь территориального образования, что дало бы им укрепиться в их вечном стоне о «русском духе», «русской мечте», «русском миссионерстве». Они так много и часто об этом говорили и говорят, что начинаешь озираться вокруг в поиске хотя бы кого-нибудь, кто не был бы русским.

Я всегда был русским, с русской мамой и русским папой, но с малолетства говорю по-таджикски, много лет изучал историю Центральной Азии, писал научные статьи, книги и не совсем понимал, почему другие русские все время пытались мне напоминать о моей национальности. Зачем? Я и так знал. Повзрослев – понял, они не знали таджикский язык и не желали знать, а чтобы оправдать свою никчемность, подчеркивали свою особенность или как они еще говорили – самобытность. Выглядело глупо.

Мне было уютно в Таджикистане, а им – нет. Когда я их называл колонизаторами, они обижались и в ответ называли меня русофобом. Самое странное, что так меня продолжили называть и в России, где я пытался понять «историческую родину». Я хотел увидеть то самое пропагандируемое добродушие, а видел совсем другое. Самое распространенное – «чурка», «хачик», «узкоглазый» и конечно же самое любимое – «чернож...й». Я намеренно ходил по Москве в афганской шапочке –пакуле, а встречные милиционеры настроженно разглядывали, подозревая во мне террориста. Мне было удобно и тепло, а милиционер боялся всего лишь шапочку.

Национализм современной России – не современная болезнь, она очень старая – имперская. Начиная с 15 века Россия захватывала земли и ассимилировала оккупированное население. Завоеванных называли туземцами, как официальное обозначение жителей «приобретенных» территорий, потом пыталась изгнать из них свое, родное, снисходительно открывая русско-туземные школы, запрещая родные языки, но продолжая их искусственно отделять от собственно русских. Даже в политике был глубокий водораздел – это для русских, это для нерусских, туземцев. В Государственной думе Российской империи была мусульманская фракция, а с 1764 года Правительствующим Сенатом было даровано право нерусским народам сохранять свое дворянское происхождение.

В Российской империи была своеобразная форма отношения к завоеванных народам, которую сейчас принято называть фашизмом. Достаточно почитать отчеты и мемуары генералов, «собиравших русские земли» Центральной Азии и на Кавказе, в которых часто встречаются определения – «полудикое население окраин», «кавказские туземцы», «дикари». Это было в порядке вещей, как само собой разумеющееся. На окраины империи переселялись казаки и русские – выстраивались «линии», надежные защитники новых территорий. Поэтому, если искать истоки русского фашизма, то он там – во времена оккупаций.

Русский публицист Иван Солоневич тогда так объяснил суть политики: «Русская империя со времен «начальной летописи» строилась по национальному признаку. Однако, в отличие от национальных государств остального мира, русская национальная идея всегда перерастала племенные рамки и становилась сверхнациональной идеей, как русская государственность всегда была сверхнациональной государственностью, – однако, при том условии, что именно русская идея государственности, нации и культуры являлась, является и сейчас, определяющей идеей всего национального государственного строительства России». События показывают, что ничего в понимании «русской государственности» не изменилось.

Спустя столетия государственной идеей заболел Путин. До него был долгий период советской власти, привнесшей свои «прелести» в национальную политику. Официально провозглашался советский интернационализм, дружба народов. А на самом деле была четкая градация, которая делила людей на титульные и нетитульные нации. Особым политическим изобретением было слово «нацмен» – национальное меньшинство. Были квоты для нацменов, поступавших в университеты и институты, при приеме в комсомол и партию, КПСС тщательно следила, чтобы талант определялся не знаниями или умением, а национальной принадлежностью.

Среди моих знакомых и соседей были потомки переселенцев в 19-м веке, были и те, кто приехал в Таджикистан уже при коммунистах. Никакой разницы я не видел – может быть имперские старожилы знали на 20-30 таджикских слов больше. Но русская великодержавность – та же, с той же степенью величавости и презрения к туземцам, которые на самом деле жили на своей земле, а туземцами были русские. В качестве своей исключительности русские говорили, что научили таджиков пИсать стоя, а в пору перестройки стали ощущать себя на самом деле чужими, но в качестве аргумента твердили о своей исключительности, мол, «без нас они загнутся».

Бытовой национализм расцветал параллельно коммунистической пропаганде о «братской семье народов», абсолютно не подчиняясь, а скорее всего, находя поддержку у КГБ. Национализмом страдала и сама КПСС, направляя в союзные республики вторыми секретарями исключительно русских.

Все эти годы я продолжал собирать материал для задуманной книги, пытаясь найти объяснение русскому национализму. Например, почему существительное «рус», «росс», «русич», «русак» превратилось в прилагательное «русский». Само слово стало этнонимом только с 18 века, с того самого времени, когда «обретение земель русских» стало широкомасштабной оккупацией соседних стран. В 1827 году генерал Паскевич отвоевав у Персии часть территории, назвал ее не задумываясь – Русской Арменией. Как потом центральноазиатские территории – Русским Туркестаном. Кстати, как теперь – Русский Донбасс. В библиотеках можно найти книги с заголовками «Русский Китай», «Грузия – горная Русия» и прочие произведения, вписывающиеся в понимание безграничности современного русского геополитического сумасшествия.

В поисках причин всемирной любви к своей всемирной значимости, я попытался собрать данные о о числе русских, известные по историческим источникам. Более менее, историками собрана статистика, начиная с 15 века. В Московском княжестве 15 века население составляло 2 миллиона человек, в 16 веке - 5,8 – 6,5 миллионов, в 17 веке – 10,5-11 миллионов, в начало 18 века – 13-15 миллионов. В 18-19 веках численность населения Российской империи вырастает невероятно быстро: прирост в 1719 году составляет 57%, в 1795 – 82%, в 1843 – 80%, в 1896 – около 55%. Количество русских вырастает с «приобретением русских земель», что означает и приобретение населения, названного русским. Именно тогда и появляется новый этнос – русские, что совсем не обязательно русичи, русаки или россы. Предков части из них завоевали в 16 веке, других в 17-м или позже. Сформировалась общность людей, говорящих на одном языке. О настоящем происхождении говорят фамилии – Аксаков, Юсупов. Карамзин, Фонвизин, Даль, Лермонтов, Кутузов, Салтыков, Пржевальский, Бортнянский, Разумовский, Кантемир, Багратион. Но они ведь все русские, не правда ли?

Не в этом ли отгадка странности поведения многих «русских», которые с презрением относятся к другим национальностям, с ненавистью, которая присуща многим неофитам? В интернете можно найти академическое описание антропологии русского человека, в котором среди терминов «субстрат» и «аутосомные маркёры» на самом деле скрывается тайна прироста населения в 80-82 процента. Так могло произойти только в двух случаях – или русские изобрели, а затем утеряли препарат во много раз эффективнее виагры, или завоеванные народы стали вынужденно называть себя русскими. Точнее, тем самым прилагательным «русский», которым раньше и теперь любят пользоваться полководцы и политики, и которое наконец превратилось в странное существительное, ломающее правила русской грамматики.

Мои поиски объяснения нужны больше мне, чем большинству из тех, кто называет себя русскими. Я хочу понять, с кем себя идентифицировать и как быть дальше – обижаться на обвинения в русофобии или не обращать внимания. У каждого народа есть историческая память и качества, являющиеся частью ментальности, и среди них черты, присущие современным народам, вне зависимости от расы или вероисповедания, ответственность за прошлое и предвидение будущего. Раньше в Таджикистане, а теперь и в Грузии мне нравится слушать рассказы друзей о своих предках до пятого и даже седьмого колена. Это – историческая память, которая помогает потомкам оценивать себя, свои поступки и проступки, предвидеть свое будущее. Многие ли русские могут рассказать о своих прадедах?

Несмотря на некоторые открытия, помогающие разобраться в поведении «русских», остается главный давно волнующий меня вопрос – почему у «русских» такое странное отношение к свободе? Не о свободе дать в морду или обматерить, а о той свободе, которая человеку помогает регулировать свою жизнь и желать свободы ближнему. Откуда появилось неприятие к чужой свободе, страсть к любому подавлению свободолюбия? Откуда неприязнь к людям, говорящим на других языках, и нежелание воспринимать носителей другой культуры? Откуда эта плохо скрываемая зависть к чужим успехам? Почему такая агрессия?

У меня, русского, есть еще много вопросов, на которые я пытаюсь ответить большую часть своей жизни. Особенно сейчас, когда российские политики опять прикрываются прилагательным «русский» и совершают преступления.

Мне, русскому, стыдно и обидно. Мне в голову не приходит ссорится со своими друзьями украинцами, только потому что они хотят быть свободными, а больше 80 процентов русских не хотят. Как-то сравнил тексты гимнов – России и Грузии: в грузинском несколько раз упоминается слово тависуплеба – свобода, а в российском – только один раз и опять как прилагательное.

Мне совсем не хотелось писать патетический текст и вопрошать пустоту. В конце концов, каждый должен отвечать за свои поступки, вне национальности и политических взглядов. Мне повезло, я жил в разных странах, с разными культурами и языками, чувствовал себя комфортно, потому что было интересно. За эти годы я понял, что не хочу быть безликим прилагательным, мне больше нравится быть существительным.

Олег Панфилов, профессор Государственного университета Илии (Грузия)

Мнения, высказанные в рубрике «Мнение», передают взгляды самих авторов и не обязательно отражают позицию редакции
XS
SM
MD
LG