В ночь на 9 февраля по всей Москве снесли несколько десятков торговых павильонов – некоторые из них стояли годами.
Снос этот, прозванный остряками "ночью длинных ковшей" и напомнивший кому-то последствия бомбардировок, – удар по мелкому бизнесу, обитавшему в этих павильонах.
Не стоит наносить такие удары во время кризиса, считает Наталья Зубаревич, директор региональной программы Независимого института социальной политики:
– Малый бизнес более уязвим в периоды кризиса. Половина занятых в малом предпринимательстве – те, кто занят в торговле. Торговля очень завязана на потребительский спрос. Потребительский спрос, который формируется доходами, сжимается. Реальные доходы населения по декабрю за 2015 год – минус 4 процента, реальная заработная плата – почти минус 10 процентов, и розничная торговля – тоже минус 10, а в декабре – минус 15 процентов. Это означает, что спрос очень сильно сжимается. Крупные сети чувствуют себя пока лучше, у них просто больше ресурсов для адаптации. У магазинов поменьше ситуация хуже. А вот совсем маленькие первыми попадают под кризис. Потому что у них нет ресурсов. И в связи с этим то, что сейчас сделала Москва, снос в больших количествах в кризисный период точек, где люди были заняты, – это, конечно, нехорошее решение. Фактически в кризис эти люди лишились рабочих мест. И в целом малое предпринимательство в России в кризисный период будет чувствовать себя хуже, чем средний и крупный бизнес. В сельхозпереработке ситуация мягче, потому что все эти санкции и антисанкции расчистили российский рынок от значительной части импорта, и тем, кто занимается переработкой пищевой продукции, легче. Кушать хочется всегда, а конкурентов на рынке стало меньше. Но в целом малый бизнес в любой кризис более уязвим, у него нет запаса прочности, подушки безопасности.
Уйдут не в безработицу, а в серую экономику
– Много людей в малом бизнесе в России работает? Если примерно половина малого бизнеса – торговля и малый бизнес несет потери, много людей окажутся без работы?
– В России среднегодовая занятость – примерно 70 миллионов человек. 34 миллиона работают на крупных и средних предприятиях и в организациях, включая бюджетные. Примерно 10 миллионов человек заняты в малом бизнесе, и там, конечно, проблемы нарастают. Впрочем, они нарастают везде. Примерно 5–6 миллионов человек, точная цифра неизвестна, это индивидуальные предприниматели. И еще огромная доля – порядка 20 миллионов человек, чуть поменьше – это те, кто работает в серой экономике. Мы толком даже не знаем, где они работают, как и что. Поэтому, если вы говорите о легальном малом бизнесе, оттуда, скорее всего, уйдут не в безработицу, а в серую экономику, на подработки, куда-то еще, будут как-то крутиться. Размеры серой экономики в России растут с начала 2000-х годов. Занятость на крупных и средних предприятиях и в организациях с начала 2000-х до середины 2010-х сократилась с 41 до 34 миллионов человек, при этом и безработица сокращалась. Все не так просто, люди не уходят регистрироваться в службу занятости, люди ищут альтернативные виды занятости. И в кризис будет расти серая занятость, это точно. Будет немного, медленно расти и безработица, но не обвалом, она будет набирать обороты потихоньку. Во-первых, на рынок труда выходит очень маленькое поколение 1990-х годов рождения, а уходит с него на пенсию огромное поколение – 1950-х годов рождения. Это первый демпфер. Второй демпфер – у нас как минимум 4-6 миллионов занятых были гастарбайтеры, они уезжают или тоже уходят в серую экономику. Поэтому спад на 10 процентов в строительстве, где очень много гастарбайтеров, не дал взрывного роста безработицы. Гастарбайтеры просто ушли. Третье и главное, что я бы сказала, это та самая теневая сфера, серая экономика, в которую все уходит. Но есть еще и четвертое – на более крупных предприятиях и организациях людей, как правило, не увольняют массово, их переводят на неполную рабочую неделю, отправляют в административные отпуска. Человек как бы числится работающим, но получает значительно меньшую заработную плату. Это тоже способ снижения издержек бизнеса в кризис. И не представляйте себе, что завтра все повалят на биржу труда или всех выкинут за дверь с работы.
Вы социально не защищены, но вы хоть что-то зарабатываете
– Получается, серый рынок труда помогает людям пережить кризис?
– Серая занятость – это хоть какая-то альтернатива заработать. И трогать ее в кризис уж точно нельзя. Не мешайте людям хотя бы крутиться самим. Но это плохая занятость. Это значит, что вы не платите налоги, у вас нет социальных пакетов, вы социально не защищены. Но вы хоть что-то зарабатываете. Невеселая картина, но, действительно, серая занятость работает как смягчение, особенно во время кризиса.
– Серая занятость – это о ком идет речь?
– Это самые разнообразные виды деятельности. Вы работаете бебиситтером или сидите с пожилым человеком, нянечкой работаете – вы не платите никаких налогов, у вас нет занятости официальной. Вы заняты, допустим, в ларьке у индивидуального предпринимателя. Платит ли он за вас налоги – большой вопрос. Пока не пришла трудинспекция, вы в этом ларьке сидите. Дальше, вы живете где-то на Севере, где есть грибы, ягоды, к вам приезжает теневой перекупщик и скупает то, что вы за сезон собрали, вам платит – налогов никаких нет. Вы строите дачи кому-то – налогов никаких нет. Рыбная ловля – теневые перекупщики. И таких способов масса! И это все в России чрезвычайно развито. Та же серая зона – дальнобойщики, далеко не все из них оформлены и платят налоги так, как нужно.
Это часть экономики, не надо относиться к ней как к ужасу-ужасу
– Это, мне кажется, очень напоминает начало 1990-х, когда люди выживали именно такими способами.
– Как могли, да. Но это немножко другое, это гораздо более устойчиво. В начале 1990-х была очень высокая степень свободы, и люди действительно хватались за все, как могли, и серая экономика была гораздо больше, если по-честному считать. Сейчас эта серая экономика уже более устойчива, это люди, которых выбросило на обочину легального рынка труда, – это первое основание, и второе – они не хотят быть в легальном рынке труда, потому что тогда надо платить налоги и зарабатывать меньше. Два основания. И эта серая экономика растет. Серая экономика есть везде, но вопрос в масштабах.
– Столько говорилось, что, мол, это в 1990-е годы было ощущение незащищенности и выживания, а сейчас, оказывается, в серой экономике 20 миллионов человек, притом что общий объем рынка труда – 70 миллионов...
– Да, и у многих нет альтернативы. У вас маленький городочек, где бюджетные рабочие места, ну, еще какая-нибудь птицефабрика, и все! Это часть экономики, не надо относиться к ней как к ужасу-ужасу. Это ужас, да, для людей это не очень комфортно, мягко говоря, но это способ заработать.
– И властям не стоит препятствовать этой серой экономике?
– Самое главное – не мешать в кризис! Чтобы люди могли как-то зарабатывать. Почему не прав Собянин? Потому что он сделал это в кризис.
Все чистенько и гладенько, а выйдешь из метро − и хлеба купить негде
– То есть мы не говорим, что это сильно изменит ситуацию на московском рынке труда, но это нехороший сигнал.
– Это сигнал неприятный. Это означает, что все небольшое и неказистое не имеет права на жизнь, что все должно быть очень организовано. Так не бывает, пусть не придумывают. И это означает, что, одной рукой давая какие-то льготы по аренде (они, правда, сейчас их отменили, но есть какие-то форматы небольшой поддержки малого предпринимательства), Москва другой рукой разрушает возможность работы. Идет зачистка лужковского наследия в Москве, и есть желание сделать такой санитарный город, где все чистенько и гладенько, а выйдешь из метро − и хлеба купить негде. Мне это не нравится. С одной стороны, я понимаю причины. Это действительно часто не украшает город, но это как-то по-другому надо делать. И не во время кризиса, который не закончился, а продолжает углубляться.
– Можно ли сказать, что за пределами Москвы власти идут навстречу малому бизнесу?
– А что значит – за пределами Москвы? Везде по-разному.
– Я имею в виду, власти понимают, что людям надо как-то крутиться в кризис?
– На федеральном уровне, скорее, не понимают. В регионах понимают гораздо лучше, а уж в городах тем более. Тем более что эти налоги, они называются налоги на совокупный доход, идут строго в региональные бюджеты. Москва просто жирная, и налоги от малого бизнеса для нее − тьфу, это мало. При ее доходах в 1,6 триллиона рублей доходы от малого предпринимательства – это 3 процента, город их не замечает. Он на благоустройство, на тумбы гранитные тратит больше. Для Москвы это так. В других местах это деньги.
Изъятия переносятся с нефти на людей, чтобы повысить доходные источники
– Кризис есть кризис, и власти подсчитывают убытки от падения цен на нефть. Должна же сейчас возобладать концепция, что пока нет этих денег, надо обратиться к тому, что эти деньги хотя бы понемножку дают.
– А власть постепенно повышает налоговое бремя на население. Или не индексирует расходы. Есть два способа, и сейчас изъятия переносятся с нефти на людей, чтобы повысить доходные источники. И режутся расходы. При этом в Москве не увеличиваются расходы на образование, на здравоохранение – снижаются.
– Но если ты повышаешь налоги, активность замирает, и через год ты получишь еще меньше.
– Я говорю про налоги на население. Повышаются, например, тарифы на жилищно-коммунальные услуги, их платит население. Повышаются налоги на имущество. Все это удорожает содержание вашего имущества в виде дополнительных налогов. И так далее.
– Но это означает, что у населения становится меньше денег, и население меньше тратит, соответственно, тот же малый бизнес страдает, и государство недополучает на следующем этапе еще больше, кризис усугубляется. Никто не пытается развернуть эту ситуацию?
– Государству нужны деньги. Если истощается нефтяная рента, деньги начинают искать внутри страны, из других источников. И в России нет привычки думать далеко вперед. Сейчас бюджет надо сбалансировать.
