Фархот Абдуллаев: «Я делаю то кино, которое считаю нужным»

Художественный руководитель студии «Хаома», автор художественных фильмов «Папа Гамлета», «Ловитор» (соавтор сценария и режиссер 56-й Берлинаре, 2006 год), «Чужая игра», документальных картин - «Сумерки сознания», «Возвращение», «Таджикистан. Военные хроники» и т.д.

В 1989 году закончил ВГИК. Его картина «Таджикистан. Военные хроники», повествующая о гражданской войне середины 1990-х и «Бозгашт» о судьбах мигрантов в афганском лагере Даште Мор, была критически восприняла цензурой. Режиссер уехал из Душанбе и обосновался в Москве, однако все его работы, выставляемые на международных кинофестивалях, представляют Таджикистан.


Его последняя работа «Презумпция согласия» (2011 год) была номинирована на премию «Ника» в категории «Лучший фильм стран СНГ и Балтии». Хотя победителем была названа картина грузинского режиссера Наны Джанелидзе «А есть ли там театр?!», работа таджикского режиссера получила высокие оценки кинокритиков.


В телефонном интервью из Москвы кинорежиссер ФАРХОТ АБДУЛЛАЕВ согласился рассказать о своей последней работе:

Абдуллаев: Презумпция согласия – это такой юридический термин, имеющий отношение к трансплантологии человеческих органов. В той стране, в которой существует презумпция согласия, любой человек без его личного на то разрешения в случае его недееспособности или клинической смерти, становится донором органов. Его можно распотрошить и использовать для того, чтобы использовать для другого человека. Есть противоположная норма, именуемая презумпцией несогласия. Она существует в большинстве развитых стран. Никто не может использовать органы человека без его письменного согласия данного при жизни в адекватном состоянии. Презумпция согласия, существующая, к примеру, в России и странах третьего мира, это законодательная норма, позволяющая очень часто совершать криминальные трансплантологические операции. Но ведь человек сам хозяин своего тела, никто не может распоряжаться им по своему усмотрению. В моем фильме презумпция согласия носит еще и морально-нравственное значение. Имеется в виду, что мы часто соглашаемся с несправедливостью, с моральным беспределом, соглашаемся с тем, чему мы должны оказывать моральное сопротивление.

Озоди: В аннотации фильма говорится о том, что сюжет вашего фильма повествует о сложных морально-этических отношениях врача-азербайджанца, попавшего в одну провинциальную клинику России. Расскажите об этом подробнее.

Абдуллаев: В провинциальную российскую среду приезжает человек другой национальности, пытается жить, работать, обзаводится дружескими и профессиональными связями, а потом наступают пограничные ситуации, провоцирующие развитие отношений в глубину и каждый задействованный в истории герой обнаруживает свое собственное «я». Эта история о конфликте нового человека и старого человека. История базируется на реальных событиях.

Озоди: Добились ли вы как художник своей цели, сняв этот фильм?

Абдуллаев: Судя по тому, как люди приняли эту картину, не только в России, но и в других регионах мира, полгода как ее показывают на зарубежных кинофестивалях, а мировая премьера состоялась на Варшавском фестивале в октябре прошлого года, думаю, да. Те, кто посмотрел картину, говорят, что это фильм не только про Россию. Человек сострадательный, который принимает
боль другого человека, общество, которое когда-то было единым организмом – все это отходит на второй план, а на первый план выходят отдельные личности, все атомизируется, каждый думает только о себе и такое общество больше напоминает клубок змей, а не людей. Такое общество лично мне не симпатично, поэтому я снял об этом фильм. Через неделю на фестивале «Чеховские дни» фильм должен быть показан и для меня это большое признание. Мы с ней должны ехать во Францию, в Германию. Картина воспринята мировым сообществом, значит, нам удалось такое, во что люди поверили.

Озоди: Таджикское кино сегодня переживает не лучшие времена. Связан ли ваш отъезд из Душанбе с трудностями в киноискусстве этой страны или у вас совсем другая история?

Абдуллаев: Мне кажется, что если власть заботится о своем государстве и народе, оно обязательно должно заниматься культурой, формированием внутреннего самосознания народа. Если есть какая-то душа народная, тогда этот народ преодолеет все проблемы. Люди посвятили свою жизнь этому делу, дайте им возможность заняться этим делом. Если власть не делает этого, потому что не понимает этого, она не может быть властью. Мне говорят ребята-киргизы. У них действует закон о кино, согласно которому каждый год один или два процента бюджета выделяется на кино. Люди снимают шесть-семь картин в год, и про Киргизию в мире знают, знают с хорошей стороны, сформирован образ народа. К сожалению, про нас пока знают только из сообщений криминальной хроники, как гастарбайтеров, как самых униженных, самых несчастных, самых незащищенных. Это – катастрофа, с этим надо что-то делать.

Озоди: Легко ли вам, как таджикистанцу, снимать кино в России?

Абдуллаев: Конечно, трудно. Даже если бы я был прирожденным россиянином, мне было бы нелегко. Здесь, как и везде, есть свои кланы, свои группировки. Каждая власть заинтересована в том, чтобы поставить кино под контроль. Каким образом? Направить финансирование тем компаниям, которые им подконтрольны и которые будут производить кино, устраивающее эту власть. В России снимается очень много таких фильмов, но никто их не смотрит. В России снимать кино сложно для всех, независимо от того, кто ты – таджик, узбек или еврей. Все зависит от твоей позиции. Если твоя позиция, как говорят русские: «Чего изволите?», то тебе будет легко найти финансирование. Если у тебя своя позиция, тогда тебе будет сложно. Я делаю то кино, которое считаю нужным. И я очень хочу, чтобы в Таджикистане у моих коллег появилась возможность делать то кино, которое они считают нужным.

Беседовала Хиромон Бакозода