Справедливость

(сокращено) Автор: Сайдумар Салимов

Справедливость во взаимоотношениях людей - это как весы в руках Фемиды. Какая сторона приведет более весомые доводы, та, значит, и права. Расскажу о нескольких случаях из моей жизни, в которых, так или иначе возникал вопрос о справедливости.


Начну с события, произошедшего со мной в начале 2000 года на территории Чеченской Республики.

Наш полк базировался в Ханкале, после взятия Грозного на базе нашего полка начали формировать 71 полк 42 мотострелковой дивизии. Фактически в полку было три категории людей. Одни ждали отправки домой, другие служили, но перемещались на различные должности в формируемый полк, одним из таких был и я.


Я был назначен на должность помощника начальника разведки полка. Третьи - это те, что прибывали с большой земли для доукомплектования 71 полка. Большой землей мы называли остальную территорию России, вне Чечни.

В первой партии с теми, кто прибывал для доукомплектования полка, приехал прапорщик, мой земляк из Ульяновска, он играл в полковом оркестре на трубе. Не буду врать, я честно не помню ни его фамилии, ни его имени. Он сам нашел меня, как своего земляка, и постепенно прижился у нас, разведчиков. Мы не были против.

Наши разведчики притащили из разрушенного города пианино, и мы поставили его в палатку, где жили офицеры разведки. В редкие часы досуга или после очередного выхода мы выпивали для снятия стресса, а он играл на этом музыкальном инструменте и пел нам песни под грохот канонады САУшек. Он был интересен мне еще и своей образованностью, приятно было с ним побеседовать по душам.


Прапорщику было 42 года, в конце 1999 года он продлил контракт с Министерством обороны и отправился в Чечню зарабатывать на квартиру. В Ульяновске он оставил жену, которая была на двадцать лет моложе него, и четырехлетнюю дочку. Я хочу сказать, что ему было абсолютно нечего делать на войне, его место на «большой» земле - работать учителем музыки.


До начала лета 2000 года мы веселой компанией жили и служили в палаточном городке в Ханкале. На самом деле, конечно, было не очень весело, регулярно выходили на выполнение боевых задач. Погода стояла морозная, особенно утром.

Как-то командир полка вызвал начальника разведки полка и поставил задачу собрать группу из наиболее подготовленных бойцов и позаботиться о бронетехнике для сопровождения важной персоны до железнодорожного вокзала города Грозного и обеспечения его безопасного возвращения обратно. Так как нам, разведчикам, приходилось выполнять различные задачи, не касающиеся непосредственно разведки, мы не удивились полученному заданию.


К тому времени от офицеров разведки полка практически никого не осталось: кто по ранению, а кто после замены уехал на большую землю, а разведрота формируемого полка еще в Ханкалу не прибыла. Поэтому мой начальник поручил эту задачу мне, своему помощнику, мотивируя это тем, что он на днях уезжает домой, а я, так как остаюсь в новом полку, должен постоянно владеть обстановкой на участке. Я не был против, поэтому подготовил группу к назначенному сроку.


Проверив готовность брони и поставив предварительную задачу разведгруппе и отделению гранатометчиков, я направился в штаб полка для доклада о готовности группы к выполнению задачи. Палатка штаба располагалась недалеко от нашей палатки. Навстречу мне попался прапорщик, музыкант. Узнав, что я направляюсь в Грозный, он начал просить, чтобы я взял его с собой, так как до сих пор он видел разрушенный город только по телевизору, в новостях.


В городе было опасно: мы практически каждый день после взятия Грозного еще долго перестреливались в зоне ответственности полка с боевиками, которые по ночам заходили в город. Мне стало жаль
земляка, и еще было интересно, как он себя поведет, если вдруг будет перестрелка.

Командира на месте не оказалось, поэтому задачу я получил от начальника штаба полка. Начальство решило официально передать грозненский железнодорожный вокзал новой кадыровской администрации Чечни. Символический ключ Кадырову должен был вручить генерал - комендант Грозного. Нашей задачей было прибыть в штаб группировки войск в Ханкале, найти генерала и сопроводить его туда и обратно.

Я вместе со своей группой на броне подъехал к штабу группировки. Не успел спрыгнуть на глиняную землю, как ко мне подбежал военный, как и мы, без знаков различия, и спросил:

- Вы за генералом? – потом добавил: – Вы же разведчики?

«Наверное, догадался по тому, как мы одеты и вооружены», - подумал я. Кивком головы я подтвердил.

- Генерал в уазике уже ждет вас, - и показал на обычный военный уазик, который с работающим двигателем стоял недалеко впереди нас. - Надо поторопиться, генерал опаздывает, чеченцы уже давно ждут на вокзале.

«Отлично, - думаю про себя, - вояка, не зная, кто точно подъехал, вооруженный до зубов и на броне с замазанными грязью номерами, сдал всю информацию: кого, где и как можно сделать вторым генералом Романовым. Отлично воюем!»


Я, не обращая внимания на болтуна, показал механику - водителю БТР-80, на броне которого сидел, куда и как подъехать. Он тронулся и остановился, так что я, не слезая, мог говорить с водителем уазика. Я указал водителю, какое занять место в колонне. В Грозный мы въехали со стороны города Аргун.

Про прапорщика я на время забыл: мы вышли на дорогу, на которой не всегда можно остаться живым или целым. Без происшествий прибыли на вокзал. Там нас встретили какие-то чеченцы в дорогих костюмах и нарядно одетые женщины. Жаль, камеры не было, чтобы заснять эту картину: догорающий город и чеченцы в нарядных костюмах.


Я остановил колонну, все наши ребята, уже привычные к выполнению таких задач и инструктированные мною, рассыпались и заняли свои позиции по периметру вокзала.


Из уазика вышел генерал со своей личной охраной, к нему подошел представительный мужчина, но не Кадыров: я его помнил еще по первой чеченской кампании. Пока они разговаривали, я со своим сержантом-контрактником прошел в здание вокзала, чтобы проверить все помещения. При осмотре нас почему-то сопровождала женщина, хотя мужчин-чеченцев на вокзале было достаточно.


Здание находилось в запустении. Хозяева привели в порядок две комнаты: одну для подписания бумаг, другую для банкета. От разнообразия еды на столах, накрытых для банкета, заныло в желудке. Мы с сержантом посмотрели друг на друга и молча вышли из здания.


После того как мы вышли из вокзала, переговорщики вошли в здание. Через пять минут они вышли и начали рассаживаться по машинам.


«На войне экспромты имеют свои нехорошие последствия», - мелькнуло у меня в голове. Ко мне подбежал один из охраны генерала и передал: «Все переезжают в комендатуру города, генерал сказал, чтобы ты возвращался в полк». Потом он еле успел запрыгнуть в уезжающую машину, и все, в том числе чеченцы, уехали. Мы с ребятами остались на вокзале, как обос…ые.


Первой пришла в себя женщина, которая сопровождала нас при осмотре вокзала.


- Вай-вай-вай, куда мы все это денем, всю ночь готовили, старались? – она причитала и разводила руками.

- Не волнуйтесь, мы отметим праздник и все у вас съедим, - не растерялся мой сержант.


Все еще испуганными глазами женщина посмотрела на нас, потом предложила:


- И правда, вы, ребята, наверное, голодные, давайте зовите мальчиков и кушайте на здоровье. Не пропадать же добру.

Я, как старший группы, должен был обеспечить безопасность людей.

- Спасибо. Если вы не возражаете, уважаемая, мы все возьмем собой, а позже с удовольствием съедим.

- Конечно, возьмите все собой, ребята, у вас, наверное, тоже есть мамы, и они волнуются за вас, как и мы за своих детей, - ответила женщина и повернулась к другим, что-то сказав на своем языке.


Чтобы не получить какой-нибудь сюрприз в виде гранаты, я отправил сержанта с двумя разведчиками контролировать загрузку пакетов с едой. Мы загрузились и благополучно вернулись на базу.


Ночью мы должны были поставить наблюдательные пункты и организовать в пригороде одну засаду. Взяв один торт с собой, я сказал сержанту, чтобы остальные продукты разобрали и съели наши ребята, и пошел в свою палатку.


Когда я зашел, в печке-буржуйке горел огонь, а прапорщик, который вернулся раньше меня, сидел, опустив голову, и играл незнакомую мне грустную мелодию.


Я поставил «трофейный» торт на стол из комплекта полевой мебели, снял АКМ и разгруженный жилет с магазинами, бросил все это на кровать и подошел к прапорщику.


Он играл на пианино так, будто находился на необитаемом острове с любимым инструментом. Потом он заметил, что я стою рядом, поднял голову, не переставая играть, и посмотрел на меня. Из его глаз ручьем текли слезы. Я удивился: вроде бы все вернулись живыми, не было ни одного выстрела.


Я осторожно закрыл крышку клавиш, потом спросил его:

- Отец, что случилось? Почему вы плачете, какое-нибудь горе случилось?

Он, опустив голову, молчал.

- Да ради Бога, не молчите! Говорите, что случилось? Не пугайте меня своими слезами, – сказал я построже.

Он сначала молчал, потом понял, что я не отстану от него, и начал говорить.

- Вы девочку маленькую видели? – задал он неожиданный вопрос.

Я начал вспоминать, о какой девочке говорит прапорщик. На вокзале были одни женщины, детей я там не видел. Стоп. При въезде в город я, конечно, заметил маленькую девочку лет шести-семи, которая что-то делала во дворе дома.

- Да, помню, девочка играла во дворе.

Помолчав немного, он продолжил:

- Я, когда ее увидел, вспомнил про свою дочь.

Я подумал, что прапорщик, наверное, соскучился по маленькой дочке.

- Вы знаете, - сказал он, - я уезжал днем. Поезд на Минеральные Воды из Ульяновска отходил в обед. Вечером перед отъездом мы с женой до ночи сидели и разговаривали о своих планах. Ночью решили, что жена утром отведет дочку в садик недалеко от нашего дома, а я, когда буду идти на вокзал, зайду и попрощаюсь с ней. Мы недавно ее устроили в садик, и дочка только привыкла к новому коллективу.


Перед отправлением я попрощался с женой, взял дорожную сумку и пошел к дочери. Когда я зашел, у детей начинался тихий час, поэтому в здании стояла тишина. Услышав веселый и счастливый смех детей, я тихонько заглянул в комнату. Группа, в которую ходила моя дочь, задержалась на прогулке, поэтому дети еще доедали свой обед. Сидя вокруг стола, они весело и громко смеялись, моя дочь смеялась вместе со всеми.

От осознания того, что наши дети счастливы, сыты и находятся в тепле, у меня потекли слезы. Я не смог попрощаться с дочкой: к горлу предательски подступил комок. Я мысленно обнял дочь, сильно прижав к себе, поцеловал и пообещал, что обязательно вернусь. Развернулся и пошел на вокзал.


Он молчал и грустно улыбался, я понял, что он вновь переживает те чувства, которые переполняли его тогда.

- И когда я увидел в Грозном эту девочку, - продолжил он, - то вспомнил свою дочь. Скажите, чем хуже это девочка? Разве этот ребенок заслуживает такую судьбу? Наши дети находятся в тепле и сыты, а она добывает пропитание топором, который тяжелее ее в два раза, на холоде разрубая дрова. Где же тут справедливость? Что мы, взрослые, решая свои глупые проблемы, делаем с детьми? Наверное, она не одна, где-нибудь в подвале дома лежит больная бабушка или ее бедная мама, которая боится выйти из подвала: вдруг ее убьют, тогда у этой маленькой девочки не останется шансов выжить на этой войне.

Он закончил рассказ и задумался. Потом поднял голову, посмотрел на меня и спросил:

- Объясните, где же справедливость? Почему все так устроено? В чем виноваты дети?


Я посмотрел на него и ничего не ответил. Ему и не нужно было отвечать, потому что, как я считал тогда, раз он на этой войне добровольно, значит, знает ответы на свои вопросы, иначе его здесь не было бы. Я надел свою кепку, оставил его наедине с мыслями и пошел докладывать командиру о выполнении задачи.


По дороге я думал: действительно, что можно считать справедливостью - наведение конституционного порядка в стране или жизни и судьбы детей, женщин и стариков, живущих в этой стране? На этот вопрос я до сих пор не нашел однозначного ответа.