80 лет назад, 15 марта 1944 года, в лесу между поселками Суслово и Первомайский Кемеровской области похоронили "Пушкина Востока", как называли знаменитого узбекского поэта Усмана Насыра. Он скончался в Сиблаге от туберкулеза, не дожив всего несколько месяцев до того, как его, спустя 7 лет лагерей, признают невиновным и реабилитируют.
"Лагерные правила жестоки и бесчеловечны даже по отношению к уже мертвым"
Кладбище заключенных Сусловского лагерного отделения Сиблага находится в березняке в Мариинском районе Кузбасса. Летом здесь часто останавливаются автомобилисты – набрать земляники, которой в этих местах великое множество. Большинство из них, вероятно, даже не подозревают, что здесь же похоронены сотни людей, сидевших в кузбасских лагерях, зачастую по сфабрикованным делам.
Невозможно даже установить приблизительные границы бывшего кладбища. Здесь нет ограждений и аллей, лишь на небольшом участке видны характерные проседания почвы на месте могил. И есть только один памятник – узбекскому поэту Усману Насыру и камень с надписью "Здесь покоятся заключенные, умершие в лагерях Сусловского отделения Сиблага".
– Точного места могилы Усмана Насыра никто не знает. В 1980-х из Узбекистана приезжали его родственники, – рассказывает житель Первомайского Николай Некрасов (имя изменено). – Здесь они встретились с местными поэтами, съездили на бывшее кладбище лагпункта, и кто-то из местных показал примерное место, где хоронили в 1940-е годы осужденных. Там родственники Насыра и установили железный памятник. Однако вскоре он исчез – вероятно, кто-то сдал его на металлолом. Затем был установлен второй памятник, символизирующий открытую книгу, но и его постигла та же участь. В 2013-м мы сами скинулись и установили на собственные средства очередной памятник. Тогда насобирали больше десяти тысяч рублей. Правда, новый памятник поставили на 500 метров дальше. Павел Устинов, чья мама работала поваром в лагере, сказал, что хоронили ближе к нижней дороге.
Известно, что Усмана похоронили 15 марта 1944 года, хотя скончался он еще 9 марта. Родственникам об этом не сообщили. Тело знаменитого поэта фактически скинули в братскую могилу абсолютно голым. Тогда это было нормой – одежду отдавали еще живым заключенным. Поскольку земля была замерзшая, как камень, то обычно ждали, чтобы набралось несколько трупов, прежде чем копать. Никаких гробов, естественно, не было.
"Казалось бы, мертвый человек не может быть субъектом властных отношений. Однако мы видим, что даже после своей биологической смерти человек не обретает право на смерть символическую. Лагерная власть над телом – это власть над телом врага, плохим телом. И поэтому отношение к нему подобающее. Оно не заслуживает уважения, как тело "чистого" человека. Тело оказывается после смерти никому не нужным. Ни о каком парадном виде или хотя бы этически допустимом ("не голом") речи не идет. Лагерные правила жестоки и бесчеловечны даже по отношению к уже мертвым и "неопасным" врагам", – рассказывает антрополог Сергей Мохов.
Памятник Усману Насыру появился благодаря его племяннице Нодире Рашидовой. Она с детства знала, что любимый сын бабушки Хадя-биби Масадыковой, один из лучших поэтов 20-го века Узбекистана, исчез в сибирских лагерях. Будучи студенткой республиканского пединститута, она начала искать информацию о своем дяде. Сначала ей говорили, что он погиб в Магадане, но потом удалось установить, что все-таки он скончался в Сусловском отделении от туберкулеза.
"Я сдержала обещание, что дала своей бабушке еще в детстве, я нашла в Сибири след своего дяди Усман Насыра, и помогли мне в этом простые русские люди, сибиряки, возможно, дети и внуки тех, кто охранял поэта в Сиблаге 60 лет назад. Они не в ответе за дела своих предшественников, но все мы должны знать и помнить свою историю, как бы она ни была страшна, должны сделать все, чтобы "черные дни" никогда не повторились!" – рассказывала племянница Нодира Рашидова (цитируется по книге С. Павлова "Кузбасская Голгофа").
В 1986 году она вместе с председателем Союза писателей Узбекистана Ульмасом Умарбековым впервые приехала в Кемерово, где ей выдали справку о смерти родственника. После этого она еще 13 раз бывала в Сибири: встречалась с людьми, которые знали Насыра лично, изучала архивы и уголовное дело родственника, искала место захоронения. Примерное место помог найти Анатолий Сирота, который был стрелком военизированной охраны лагеря политзаключенных и участвовал в захоронении Усмана Насыра.
"Мой отец жалел, что не увез в ту ночь Усмана в какую-нибудь глушь"
Усману было 18 лет, когда о нем заговорили. Тогда он опубликовал свою первую пьесу "Назирджан Халилов". А через год появились "Зафар", "Победа" и "Враг". Ежегодно он выпускал новые книги со стихами, поэмами и переводами на узбекский язык русских классиков (например, "Бахчисарайский фонтан" Пушкина и "Демон" Лермонтова). Каждое его произведение становилось бестселлером. Критики говорили, что "на Востоке появился новый Пушкин!", называли его "гением" и "нашим Лермонтовым".
В 1933 году Усман Насыр был принят кандидатом в Союз писателей Узбекистана, а уже в 1934 году вместе с группой писателей республики отправился в Москву на I съезд Союза писателей СССР. Там он общался с Максимом Горьким, встречался с Николаем Бухариным. Тот произвел сильное впечатление на молодого поэта, и затем Насыр нередко цитировал его в своих выступлениях. На одном из собраний профессор-лингвист педакадемии Гази Юнусов обвинил молодого поэта в политической неразборчивости, в связи с троцкистскими элементами. На что тогда еще студент Усман ответил: "Для меня один Бухарин лучше десяти таких профессоров, как вы!"
Когда Насыру еще не было и 25, ему организовали юбилейный вечер – 10 лет в поэзии, где 1-й секретарь ЦК Узбекистана Акмаль Икрамов назвал Усмана Насыра "звездой узбекской поэзии". Но уже через полгода коллеги разбирали его персональное дело. Причиной тому, по мнению Нодиры Рашидовой, были многочисленные доносы завистников.
"12 июля 1937 года состоялось собрание в Союзе писателей Узбекистана, на котором рассматривалось персональное дело Усмана Насыра. Хамид Алимджан – писатель, ветеран Союза писателей Узбекистана, перед собранием, взяв Усмана под руку, посоветовал тому, как держаться на собрании:
– Мы сейчас будем тебя обвинять в национализме, в создании группировки, но ты молчи, признай свою вину и проси прощения, и мы простим...
Хамид Алимджан был старше Усмана, он имел большой авторитет в Союзе, а на Востоке принято уважать седину, прислушиваться к советам старших, а значит, более мудрых. Именно так и повел себя Усман на собрании, доверившись этому человеку.
А грехов за Усманом нашли много: он был обвинен в разжигании национализма, в русофобии, в разложении молодежи пессимистическими стихами. Попутно вспомнили его прежние высказывания о Бухарине. Все это время Усман сидел молча, склонив голову, и когда ему дали слово, то, следуя совету Хамида, он повинился в своих действительно совершенных и приписанных ему ошибках, обещал твердо исправиться, следуя советам своих товарищей. Сразу после Усмана выступил Хамид Алимджан со словами:
"Видите, он во всем признается! Таким людям не место среди нас!"
И тут же он предложил исключить его из Союза. Поняв подлость Хамида, Усман снова просит слово и пытается доказать всю несправедливость обвинения, но время было упущено... Мало того, разволновавшись, Усман невольно перешел с русского языки на узбекский, по Хамид резко одернул его:
– Говори по-русски! Мы не потерпим национализма в своих рядах!
И эти слова упрека бросил один узбек другому за то, что тот заговорил на своем родном языке!
И тогда на собрании, не стерпев последнего окрика Хамида, Усман покинул собрание, вслед за ним ушел и мой отец (Махмуд Рашид тоже был поэтом. – Прим. СР). В этот вечер они долго гуляли по улицам Ташкента, крепко выпили, говорили о стихах, о жизни... Они были молоды, они были друзьями и, словно предчувствуя, что эта встреча их последняя, не могли наговориться и оставить друг друга... А утром Усмана арестовали...
Всю жизнь потом мой отец жалел, что не увез в ту ночь Усмана в какую-нибудь глушь, подальше от людей, от НКВД. Возможно, в сибирской тайге и можно было еще спрятаться от всемогущего НКВД, но не в маленькой республике", – вспоминает Нодира Рашидова.
Больше года шло следствие. Все это время поэт находился в ташкентской тюрьме. Согласно свидетельствам и доказательствам, которые спустя годы нашла его племянница, Усман несколько раз объявлял голодовку, неоднократно был в карцере (в том числе за то, что пел узбекские народные песни и читал стихи, как свои, так и классиков Востока), его лишали прогулок.
Он неоднократно пишет письма Сталину: "Я больше не могу переносить мучений, в противном случае единственный выход для меня – самоубийство. Прошу довести до товарища Сталина, что эти мучители не дают написать заявление на его имя" (письмо от 21.09.1938).
"Я требую вызова на допрос! Я требую написать жалобу на имя тов. Сталина, в противном случае – самоубийство! Я не был врагом, не буду, и если нужно – умру не врагом! Заключенный Насыров" (письмо от 19.11.38).
"Решили убить меня, дорогой вождь! Прости меня, тысячу раз прости и прощай! Прощай, Родина!" (письмо от 21.11.1938).
"Дорогой Сталин! Вот что они затеяли именем советской власти: руководитель этой шайки Мумии Усманов. Великий Сталин, а мне не дают написать заявление о том, что я невиновен!" (письмо от 16.11.1938).
5 октября 1938 состоялась выездная сессия военной коллегии Верховного суда СССР по делу Усмана Насыра. По словам родственников, молодому поэту не дали даже защитника. Его признали виновным, поскольку "Усман Насыр систематически проводит националистическую, контрреволюционную агитацию, публично на улице в нецензурной форме отзывался о Советской власти". Суд "установил", что он был связан с террористами. А также что, "будучи одним из влиятельных писателей-поэтов Узбекистана, обрабатывал молодёжь в контрреволюционно-националистическом духе, умышленно искажая произведения русских классиков при переводе на узбекский язык". По части 1 статьи №60 Уголовного кодекса Узбекской ССР (аналогичная статье №58 УК РСФСР) с клеймом "врага народа" поэт был сослан на 10 лет в лагеря. Сначала его отправили на Урал, в Златоустскую тюрьму.
"Писал он много, писал стихи, писал бесконечные заявления начальству тюрьмы"
Усман оказался в одной камере с Сергеем Розенфельдом, бывшим начальником управления школ для взрослых Наркомпроса УзбССР, который в 1938 году получил десять лет лишения свободы. Они познакомились, еще будучи на свободе, в Ташкенте. Но, оказавшись в одной камере, почти не общались.
"Почти всегда Усман Насыр находился в депрессивном состоянии и сидел, обхватив голову руками, повторяя только одно слово: "Фашисты". Ни с кем в камере он не общался", – рассказывал в своих воспоминаниях Сергей Розенфельд.
"В камере №8 нас было четверо. Мы были лишены фамилий. И когда к нам обращались, то вызывали по номеру койки, на которой мы спали. У Усмана Насыра была койка №2. В нашем коридоре было всего восемь камер, и все они располагались по одну сторону. А в самом конце поперек здания находилась штрафная камера. Заключенные называли ее "сумкой". Это была страшная камера... Стоящая в ней кровать была сделана из железных угольников, и поэтому лежать на ней было практически невозможно. Пол в ней посыпался мелкой пылью. Стоило сделать шаг, второй, как эта пыль поднималась столбом. Глотать пыль было невыносимо. Поэтому попавший туда строптивый заключенный был вынужден стоять на одном месте без движения весь свой штрафной срок. Это была ужасная пытка.
Почти все заключенные имели возможность переписываться с родными, получать посылки. Усман Насыр такой возможности был лишен. Мы не знали и не понимали почему. За восемь с половиной месяцев, что я находился с Усманом Насыром в одной камере, он не сказал и десятка слов. Был молчалив, ни с кем не разговаривал, никого к себе не подпускал. Целыми днями он играл в шахматы сам с собой. Шахматные фигуры сделал сам. Однажды он попросил у надзирателей побольше конфет. Здесь надо сказать, что с нами в этой тюрьме были чрезмерно вежливы и тактичны. Но это больше походило на издевательство, порой выводило нас из себя. Хотелось даже избить тюремщиков. Но те заключенные, которые не выдерживали этой издевательской вежливости, попадали в "сумку". Так вот, Усману выдали конфеты, но есть он их не стал, что нас очень удивило. Только потом мы поняли, зачем он их выпросил: из конфет Усман вылепил шахматные фигурки. Играл он в шахматы, не вставая со своей койки, целыми днями. В свободное от шахмат время он писал.
Писал он много, писал стихи, писал бесконечные заявления начальству тюрьмы. Он требовал пересмотреть его дело, ссылаясь на свою невиновность; требовал освобождения. Все его заявления оставались без ответа. От этого он сильно страдал. Если кто-то из охраны пытался заговорить с ним, он обрубал того одним словом: "Фашист!"
Усман очень часто требовал выдать ему бумагу, объясняя это тем, что хочет писать стихи. Ему не отказывали, давали бумагу, знали, что поэт. Но после того, как Усман исписывал ее, надзиратели заново пересчитывали количество выданных листков и забирали, обещая приобщить их к его делу.
На девятый месяц нашей отсидки нас решили перебросить на Колыму. Берия, видно, решил, что нечего нам даром баланду жрать, надо отрабатывать. Усман физически был очень слабый. После почти годового сидения в златоустовской тюрьме и вынужденного безделья мы все ослабли. Поэтому работать, выполнять непосильный физический труд было очень тяжело. Усман из-за слабого здоровья всегда находился в изоляторе. Потом его сактировали, и наши пути разошлись.
Позднее я узнал, что он умер в Кемеровской области", – вспоминает Сергей Розенфельд.
"Озверевшие люди глотали горячую прямо с огня кашу, давились и вновь глотали"
Насыра отправили в исправительно-трудовой лагерь на Колыме (остров Уэлен), потом во Владивостоклаг. Он постоянно болел. В личном деле, которое удалось посмотреть его племяннице, остались карты рабочих дней У. Насырова:
"октябрь - декабрь 1939 г. – пропущено 92 дня. Болеет.
Начальник УРЧ Клевакин".
"январь - март 1940 г. – 80 дней болеет. Отношение к труду плохое, к инструменту относится небрежно...
Начальник лагподразделения Петреев".
В итоге Насыра отправили в Сусловское отделение Сиблага. Туда, где отбывала наказание вдова уважаемого им Николая Бухарина – Анна Ларина.
Сусловское отделение, насчитывавшее 6 лагпунктов, и было одним из самых крупных отделений Сиблага. Оно располагалось на территории Мариинского района вдоль линии Красноярской железной дороги. Это было ИТЛ сельхознаправленности, заключенные преимущественно работали на полях и обеспечивали продуктами систему ГУЛАГа, хотя сами голодали. И это при том, что в такие лагеря в основном отправляли "доходяг", "обрубков", "лагерную пыль", как называли заключенных со слабым здоровьем.
"Подается каша, почти густая гречневая, даже чем-то сдобренная каша. Нас разбивают по 8 человек и на всех приносят таз (у кого какой, но у всех давным-давно немытый) каши. Я черпанул полную ложку, но когда сунулся во второй раз, то таз был почти пустой, но вокруг него валиком лежала на нарах каша. Озверевшие люди глотали горячую прямо с огня кашу, давились и вновь глотали, а ту, которую раскидали около таза, запихивали в рот руками. Если бы каждому выдали его порцию отдельно, то получилось бы какое-то питание, так как на душу приходилось, видимо, раз в десять больше, чем в тюрьме, но при общественном питании не насытился никто. В лагере, конечно, были и миски, и ложки на всех, но, как везде, всем на все было наплевать.
После такого ужина и проверки, когда нас считали раз десять, можно было лечь и отдохнуть от вагонной толчеи и качки. Два дня будем отдыхать, а потом будет видно. Однако через каких-то полчаса явились надзиратели и начали вызывать добровольцев: кто пойдет на станцию на погрузку картошки (часа на два), тот получит дополнительную порцию каши. Ну, кто? Ну, кто? Целую миску каши. Добровольцев не оказалось ни одного. Надзиратели стали повышать голос, выкрикивая призыв, но затем, видя бесполезность этого, перешли к более действенным мерам.
"Так вы думаете, что приехали на курорт, что с вами тут будут возиться!" Припоминая всех родных заключенных, надзиратель ухватил первые, ближайшие к нему ноги лежавшего з/к и потащил его с нар. Другие стали тащить соседних. Завидя это, лежавшие зашевелились, стали соскакивать с нар. Разъяренное лицо другого надзирателя перекосилось от возмущения. "А вы чего лежите? Вас тоже надо тащить за ноги на пол!?" Поднялись и мы. Картошку из буртов насыпали в мешки, носили и сыпали в вагоны. Часа в два ночи пришли в барак, действительно получили каши, на этот раз как-то более по-человечески, и легли спать", – вспоминает в своих мемуарах доктор исторических наук Николай Улащик, который с 1933 по 1935 отбывал наказание сначала в Мариинске, затем в Суслово по сфабрикованному делу "Союза освобождения Беларуси", по которому было арестовано 108 виднейших деятелей науки и культуры. С 1951 по 1955 год после четвертого ареста он вновь оказался в Суслово.
"Основу питания составлял хлеб. Его выдавали минимум 500 г на человека, а служащим, труд которых не нормирован, давали по 600 г. У тех, чей труд нормировался, размер пайки зависел от процента выработки. При выработке в 125% выдавали 1200 г. Чем ниже был процент, тем меньше пайка. Для человека средней упитанности съесть 1200 г. хлеба в сутки трудно, тем более трудно, если он получает и еще что-то, однако в лагерных условиях это совсем иначе. Работая целый зимний день на воздухе, плохо одетые люди, получая совсем мизерный приварок (щи часто из промерзлой капусты, немного каши), съедали 1200 г (тем более, если пайка была меньше) едва ли не сразу.
Очевидно, вообще рацион на з/к был небогат, но кроме того, значительную часть (надо полагать) раскрадывали как начальники, так и те из з/к, кто работал на кухне или был близок к ним, а то и просто за деньги.
Так же скверно, как кормили, одевали лагерников. Зимой полагались бушлаты и ватные штаны, бригады получали и то, и другое, но что собой представляла эта одежда?! Бушлаты, вытертые до предела, годились, может быть, при нулевой температуре, а тут бывало и по 30, и по 40, при том же, на ветре", – рассказывал Николай Улащик.
"Освобождению, как больной тяжелым недугом, не подлежит"
Спустя семь лет лагерей у 30-летнего Насыра был целый список болезней: цинга, сильная степень истощения от систематического недоедания, реактивный невроз, ампутация одной трети правой стопы ноги, левосторонний плеврит, хроническая тропическая малярия, катар желудка, декомпенсированный левосторонний туберкулез легких. В письме к родне Усман пишет: "Неужели никто не сможет вызволить меня отсюда?!"
В 1943 году мать Усмана Халя-биби Масадыкова пишет письмо в НКВД с просьбой пересмотреть дело ее сына. Прокурор Сиблага и врач согласились с необходимостью "условно-досрочного освобождения". Личное дело отправили в Новосибирскую область. Но в это время образовалась Кемеровская область и рассматривать материалы должен был суд нового субъекта. Областной суд Кемеровской области еще только формировался, и поэтому дальнейшую судьбу узбекского поэта доверили решать сотрудникам НКВД.
"Секретно
Начальнику Сусловского отделения Сиблага Бульскому
При этом возвращается личное дело на з/к Насырова Усмана, который освобождению, как больной тяжелым недугом, не подлежит. В дальнейшем его активировать не нужно, т.к. вопрос об "УДО" его по инвалидности рассматриваться больше не будет.
5.09. 1943. Nº 12/2-8432. Начальник ОУРЗ Сиблага НКВД подполковник госбезопасности Грозный".
В конце 1944 года все же была создана комиссия, которая признала Усмана Насыра невиновным и реабилитировала его. Но к тому времени тело Насыра уже больше полугода лежало на Сусловском кладбище. По официальной версии, он умер от туберкулеза. Поэту было всего 32 года.
Нодира Рашидова просила бывшего губернатора Амана Тулеева создать комиссию для установления точного места захоронения Насыра и помочь в возможном перезахоронении останков поэта на его родине в Узбекистане. Но ей отказали. Лишь в музее "Мариинск-исторический" Усману выделили отдельный стенд в экспозиции известных заключенных Сиблага.
В прошлом году в Мариинске на территории мемориального комплекса жертвам Сиблага, недалеко от "расстрельной стены" с пулевыми отверстиями и силуэтами людей, что символизируют конец пути многих заключенных, открыли памятник Насыру. В церемонии участвовал губернатор Кемеровской области Сергей Цивилев, посол Узбекистана в РФ Ботиржон Асадов, председатель Союза писателей Сирожиддин Саййид, заместитель председателя Академии художеств Фарход Тошмухамедов и другие.
"То, что здесь у нас, в Мариинске, такой замечательный молодой писатель, много сделавший для российский и узбекской литературы погиб – вы должны об этом постоянно помнить. И наши дети, и внуки должны об этом помнить, чтобы этого никогда не повторялось", – сказал губернатор Кемеровской области Сергей Цивилев на открытии памятника.
Об этом событии написали практически все СМИ Узбекистана и Кузбасса, в том числе опубликовали фотографии делегации на Сусловском кладбище.
– Когда я готовила свою статью об Усмане Насыре, столкнулась с тем, что все источники уходят от ответа, почему этого талантливейшего поэта, талант которого был признан не только в Узбекистане, но и в Москве, вдруг вот так, в одночасье, буквально в одну ночь, уничтожили, отправив умирать в сибирские лагеря? Думаю, что все это из-за неслыханной для 25-летнего поэта популярности, – рассказывает узбекистанская журналистка Гульнора Абдулина (имя изменено). – Родственники Усмана давно не живут в Узбекистане. Наследники в свое время писали, что взяли Насыра по доносу одного из наших известных писателей, и даже называют вполне определенное имя. Не буду здесь его называть, это очень уважаемая в стране фигура, памятник которому стоит в самом центре Ташкента, да и семья его жива, до сих пор живет в Ташкенте. Усман Насыр, безусловно, входит в число "канонизированных" классиков узбекской литературы, его имя – во всех соответствующих справочниках.
Одна из центральных улиц Ташкента теперь носит имя Усмана Насыра. На сцене Узбекского Национального академического драматического театра показывают спектакль "Усман Насыр", в центре событий которого – жизнь и судьба талантливого, молодого поэта, ставшего жертвой политических репрессий и оказавшегося в сибирских лагерях.
Мы не разглашаем имя автора этой публикации из-за угрозы уголовного преследования по закону о нежелательных организациях в России.
