Чеченский политик и политический эмигрант Ахмед Закаев, живущий в Лондоне, продолжает возглавлять правительство Чеченской Республики Ичкерия в изгнании. Он представляет взгляды той части чеченского общества, которая не утратила веры в идею независимости Чечни.
Закаев, актер по первой профессии и бывший председатель Союза театральных деятелей Чечни, входит в политическое руководство сепаратистского движения с середины 1990-х годов. При президенте Джохаре Дудаеве Закаев занимал пост министра культуры, затем стал министром иностранных дел и вице-премьером, в 2007 году в эмиграции возглавил кабинет министров. Принимал участие в обеих чеченских войнах. Объявлен российскими следственными органами в международный розыск, однако власти Великобритании не нашли оснований для выдачи Закаева Москве и предоставили ему статус политического беженца. Во второй половине 2000-х годов состоялись несколько встреч Закаева с представителями нынешних чеченских властей, в 2009 году был проведен совместный Мирный форум по Чечне, на котором, впрочем, не достигнуты конкретные договоренности.
В интервью Радио Свобода Ахмед Закаев вспоминает первую чеченскую войну:
– По-настоящему та война для меня началась 31 декабря. По-настоящему – это когда я начал вспоминать советские фильмы про бомбежки, обстрелы и прочее-прочее. 31 декабря Аслан Масхадов поручил мне и еще нескольким моим товарищам добраться до Первой городской больницы. Было сообщение, что российские войска, проникшие в город, захватили эту больницу, взяли в заложники всех, кто там находился. В связи с этим Масхадов сначала принял решение – попытаться освободить больницу, а потом сказал, что нужно просто заблокировать это место. Вот путь от президентского дворца до городской больницы под обстрелом и был для меня реальным началом войны.
А психологически, морально война для меня началась где-то 26-27 декабря. После заседания кабинета министров – я тогда был министром культуры, и это было последнее, наверное, совещание в относительно мирных условиях уже начавшейся, но не приобретшей жесткой формы войны. Когда я вернулся с совещания, здание, в котором находилось наше министерство, было наполовину разбомблено. В этом здании находились министерство культуры и мэрия города. Я поднялся к себе в кабинет – рамы и стекла были выбиты... Джохар тогда не позволил нам ничего вывозить и никого эвакуировать. Он до конца верил, что войны не будет, он считал, что если правительство начнет эвакуацию, то это вызовет панику среди населения. Когда я вышел из кабинета, нашел какой-то кусочек проволоки – не знаю даже, зачем я это сделал, – попытался закрыть двери, проволокой привязал ее и ушел... Как раз шла запись добровольцев, ополченцев на площади, уже после бомбежки. И я встал в очередь этих ополченцев, которые записывались на фронт.
– Вы понимаете сейчас, зачем генерал Дудаев провозгласил независимость Чечни? Не было другого, политического способа решить проблемы, как вы считаете?
– Ну как вы такие вещи спрашиваете! Не Дудаев провозгласил независимость Чечни, это произошло еще до появления Дудаева в республике. 26 ноября 1990 года по указанию Верховного совета тогдашней Чечено-Ингушской Республики собрался первый чеченский съезд, на котором и была принята декларация о государственном суверенитете. Сделано это было даже не по прихоти Доку Завгаева, тогдашнего главы республики, а фактически по указанию Верховного Совета СССР. В апреле 1990 года принят был закон о союзных и автономных республиках, уравнивавший автономные республики в правах с союзными республиками. Чечено-Ингушская Республика оказалась едва ли не последней из автономий, которые, в соответствии с этим постановлением, приняли декларацию о своем государственном суверенитете. Завгаев получил прямую инструкцию из Кремля, из Москвы – привести местное законодательство в соответствие с законодательством центра.
27 ноября Верховный совет ЧИАР во главе с Завгаевым и принял декларацию о государственном суверенитете, то есть о независимости Чечено-Ингушской Республики. Чечено-Ингушская Республика просуществовала какое-то время как независимое государство. Потому что поправки, которые были внесены в Конституцию, говорили о том, что Чечено-Ингушская Республика – независимое суверенное государство. Я по телевидению наблюдал за выступлениями тогдашних членов Верховного совета, и журналисты задали вопрос о том, как, по их мнению, Москва отреагирует на то, что в конституции Чечено-Ингушской Республики появился пункт о независимости. И они ответили: нас не волнует, как отнесется другое государство к тому, что у нас в конституции. У меня даже волосы дыбом встали от таких резких заявлений! Тогда, в советское время, чтобы кто-то мог в таком тоне говорить... Мы в этом съезде участвовали вместе с Джохаром Дудаевым, с генералом, как вы назвали его, в качестве гостей и, кстати, сидели рядом. Он приехал в республику после того, как получил звание генерала, чтобы поблагодарить Завгаева. Чтобы получить звание генерала, Чечено-Ингушский обком КПСС должен был высказать свое мнение, нужна была, оказывается, такая анкетная галочка. И на съезде мы были только в качестве гостей. Так что Джохар Дудаев в классическом смысле к провозглашению независимости Чеченской Республики имел такое же отношение, как и я.
– В ту пору у Москвы складывались сложные отношения с разными национальными республиками, с Татарстаном, например. Что сделало войну неминуемой именно в Чеченской Республике, как вы считаете? Почему татарам удалось договориться с Москвой, а чеченцам не удалось?
–С татарами хотели договориться – и договорились. Ельцин после подписания с Татарстаном договора заявил о том, что он готов встретиться с Джохаром Дудаевым, с президентом Чеченской Республики. Он сказал, что он готов встречаться с президентом Чеченской Республики и будет договариваться. Дудаев откликнулся и сказал, что Чеченская Республика готова рассмотреть предложения, которые будут абсолютно приемлемы для обеих сторон. К большому сожалению, эта встреча не состоялась, во многом благодаря тому, что ей препятствовали люди из окружения Ельцина (Сергей Шахрай, Сергей Филатов, Геннадий Бурбулис и, конечно, Руслан Хасбулатов). С подачи Хасбулатова, тогдашнего председателя Верховного Совета России, приняли решение считать выборы, прошедшие с Чечне, нелегитимными. Если бы встреча Дудаева с Ельциным состоялась, не было бы никакой войны. Я абсолютно уверен в том, что Дудаев тогда был готов пойти на компромиссные решения, которые не допустили бы войны в Чечне и в последующем установили бы нормальные взаимоотношения с Россией. Но заинтересованных в начале войны сил в России было очень много, а после расстрела Белого дома Ельцину внушили: нужно выправить имидж в связи с развалом СССР – молниеносной победоносной войной, создать образ собирателя державы, то есть начать войну в Чечне.
– Какие чувства вызывала у вас в то время фигура старшего Кадырова, Ахмада? Как вы объясняете то обстоятельство, что именно с ним Кремль стал договариваться?
– Я тогда к Кадырову относился с огромным уважением. Он был одним из многих духовных лидеров Чечни. Кадыров-старший и провозгласил газават, джихад против России, он публично заявил о том, что каждый чеченец должен убить по 150 русских, и будет проблема решена. Но у меня к нему уважительное отношение складывалось не из-за того, что он призывал убивать русских, а из-за того, что – как мне тогда казалось – он был чуть ли не единственным человеком из религиозной сферы, который не был под контролем КГБ. Вы знаете, что как только Сталин в 1940-е годы заново начал восстанавливать церкви и возрождать религию в России, все духовные лидеры, как христиане, так и мусульмане, были абсолютно подконтрольны КГБ. Мне показалось, что Кадыров вышел из-под контроля или же вообще не является подконтрольным. Потом понял, что ошибся: бесконтрольных у КГБ, оказывается, не было.
После первой войны стало ясно, что Кадыров был сотрудником или по крайней мере имел отношения с КГБ, наши сотрудники силовых структур, секретных служб заявляли об этом. Кадыров-старший сказал: я могу присягнуть на Коране, что после того, как я был направлен в духовную семинарию, а в советское время невозможно было получить религиозное образование без санкции КГБ, с этой организацией я дела не имел. Зелимхан Яндарбиев, тогдашний президент, сказал, что он Кадырову верит, – знаете, тогда установилась в Грозном победная эйфория, все друг друга любили, уважали, хотели, чтобы не было разногласий. И не пришлось Кадырову клясться на Коране.
А почему Россия начала сотрудничество именно с Кадыровым и его использовала? Насколько мне известно, в начале войны такие предложения поступали ко многим влиятельным чеченцам – Саламбеку Хаджиеву предлагали, Доку Завгаеву (Завгаев сразу отказался), Абдул-Халиму Садулаеву... Было несколько фигур. Саламбек Хаджиев сказал: на этот период в Чечне нужен второй Мозлак Ушаев. Вы знаете, это был такой чекист, деспот, в период становления советской власти, настоящий палач чеченского народа. И вот эту роль на себя, в принципе, поначалу взял Кадыров-старший. Но Москва отчасти просчиталась, все-таки Кадыров-старший оказался более думающим человеком и до конца выполнять те функции, которые на него возлагал Кремль, он не захотел. И в связи с этим Кадыров был физически ликвидирован.
Ему на смену пришли те, кто руководит Чечней сегодня, они добровольно взяли на себя функции палачей чеченского народа. Но и они тоже по-своему играют с Москвой и с Кремлем. Они считают, что в сегодняшней ситуации именно таким образом можно выжить, что-то сделать для республики, сохранить народ и сохранить чеченскую государственность. На самом деле, вы знаете, с одной стороны, так оно и получилось! Пусть в извращенной форме, но государственность Чечни сохранена – территория, население, есть какие-то структуры власти, которые как бы пытаются руководить республикой и отстаивать интересы этой территории и населения, которое, правда, полностью подмяли под себя.
Больше, я думаю, в этой войне проиграли Россия и мир. Россия упустила возможность построить правовое демократическое государство. И по истечении 20 лет мы можем абсолютно точно сказать: Россия перестала быть исключительной проблемой чеченцев и чеченского народа. Сегодня Россия является проблемой всего мира и международного сообщества, она реально представляет угрозу соседним государствам. Трагедию чеченского народа и трагедию русского народа мы обязаны рассматривать более масштабно. То, что произошло с Россией в результате войны в Чечне, не сулит ничего хорошего и международному сообществу... Если сегодня не усмирить, не урезать аппетиты Путина и тех сил, которые он, играя на низменных инстинктах толпы, взбудоражил, то завтра может быть поздно.
– Война в Чечне сопровождалась массовыми нарушениями прав человека. Большую ответственность за совершение этих преступлений несет Россия. На ваш взгляд, есть ли чеченская доля ответственности, доля ответственности тогдашних чеченских властей и ваша личная в том, что происходило? Ведь были и захваты заложников, и "Норд-Ост", и Беслан, известны имена Басаева и Хаттаба, и отрезанные головы западных специалистов тоже были, и много чего еще. Как вы со всем этим живете?
– До тех пор, пока не будет учрежден международный трибунал и все виновные за эти преступления не будут привлечены к ответственности, войну в Чечне нельзя считать законченной. Пока мы не призовем к ответу военных преступников, независимо их от национальной принадлежности, русских или чеченцев... Да, были нарушены права человека, были совершены военные преступления. Необходимо создать международную независимую комиссию, провести расследование и привлечь виновных к ответственности. И я живу с надеждой на то, что, может быть, увижу этот день, когда военные преступники предстанут перед судом. Со своей стороны я готов в любое время – если есть какие-то претензии по отношению ко мне или по отношению к тем официальным структурам власти, которые я продолжаю представлять, – предстать перед международным судом, сотрудничать с любой независимой комиссией. Со времен Аслана Масхадова и Джохара Дудаева и по сей день то, что мы требуем от международного сообщества, – именно создание международной независимой комиссии и проведение расследования по всем тем фактам и тем моментам, о которых и вы говорите. Недавно один из наших вице-премьеров подготовил соответствующие материалы, которые мы передали в Гаагский международный суд. Мы предъявили обвинения именно Путину. Но я понимаю, что на сегодняшний день реально эта мера – организация такого судебного процесса – нереализуема. Но, тем не менее, мы со своей стороны готовы на то, чтобы было проведено честное расследование.
– Вы упомянули о том, что, по вашему мнению, в какой-то "извращенной" форме чеченская государственность существует и сейчас. На ваш взгляд, концепция независимой Республики Ичкерия, которую вы представляете, мертва как политический проект?
– Я абсолютно уверен в том, что идея чеченской независимости не только не умерла, но стала еще более востребованной, чем когда-либо. Сегодня 90 процентов населения Чечни осознанно понимают, что такое независимость, они осознают, что независимость – не только независимое государство, что это не какая-то привилегия, но что это еще и величайшая ответственность не только перед собственным народом, но и перед всем международным сообществом. Да, сегодня нет каких-то видимых признаков поддержки лозунгов, которые были актуальный двадцать лет назад – "Свобода или смерть". Сегодня актуален лозунг "Свобода и жизнь". Свобода и жизнь, построение своего независимого государства. В первой чеченской войне основной мотивацией борьбы были воспоминания о депортации чеченцев 1944 года. 13 лет, проведенные моим народом в ссылке, те потери, которые чеченцы понесли в период депортации и во время ссылки, – все это давало мотивацию для тех, кто тогда стал отстаивать свободу и независимость. Вы представляете, насколько сильнее эта мотивация у сегодняшних чеченцев – после двух войн, унесших столько жизней, когда множество людей были вынуждены покинуть свою родину и разбросаны теперь по всему миру. Чеченцы не забыли преступления, совершенные под флагом российских войск. Чеченцы этого не забыли, чеченцы этого не забудут, чеченцы с этим будут жить до тех пор, пока они не восстановят свою государственность. И это будет означать торжество справедливости.
– Однако таких "потемкинских деревень" насчет лояльности режиму Путина, как в Чечне, не устраивают больше ни на одной российской территории. Только в Грозном есть проспект Путина, только в Грозном в день рождения президента России тысячи людей носят по улицам российский флаг. Может быть, вы преувеличиваете потенциал готовности чеченцев к сопротивлению?
– Я не имею в виду, что чеченцы с оружием в руках снова ввяжутся в войну против России. Ни в коем случае! Мы навоевались на лет 200 вперед. Чеченцы не должны допустить, чтобы снова была развязана война между Россией и Чечней. Мы имеем право говорить не о начале новой войны, а о завершении старой, все правовые основания для этого есть. Есть договор о мире, подписанный президентами Ельциным и Масхадовым в 1996 году, и на базе этого договора мы должны будем заключить мирное соглашение с Россией и закончить войну.
А те моменты, о которых вы говорите, – это форма выживания. В концлагерях в период Холокоста ведь ни один еврей не кричал о том, что хочет создать государство Израиль. Узники концлагерей выживали как могли. Я просто благодарен тем, кто остался на территории Чечни. Именно благодаря тем, кто сегодня, пусть даже с российскими флагами, бегает отмечать день рождения Путина, мы сохранили историческую родину. Я никак не ставлю им в укор такое поведение. Они находятся в неволе, они подневольные люди, они должны делать то, что они сейчас делают, чтобы выжить. А переименование проспекта Победы в проспект Путина – это именно то, что оскорбляет национальное чувство чеченцев. Это как если бы сегодня в Израиле где-то поставили бы памятник Адольфу Гитлеру, чеченцы именно так это и воспринимают, хотя вынуждены молчать. Но я вас уверяю: придет день, придет час, придет время, когда чеченцы начнут говорить об этом прямо, будут требовать от России компенсации – не в форме материального возмещения, а в форме политической компенсации, чтобы Россия признала независимость Чечни, – заявил в интервью Радио Свобода чеченский политик Ахмед Закаев.
Андрей Шарый
Фрагмент итогового выпуска программы "Время Свободы"