Поэт удостоен высокой награды за "насыщенные прозрачные образы", которые дают "свежий взгляд на реальность". Транстрёмера называют крупнейшим шведским поэтом XX века. Он автор 12 книг стихов и прозы, в том числе «Запрещенные крылья» и «Траурная гондола».
Он родился в 15 апреля 1931 году в Стокгольме в семье учительницы и журналиста. После окончания гимназии в 1950 году Транстрёмер изучал историю литературы и поэзии, религии и психологии в Стокгольмском университете, получив в 1956 году степень бакалавра. Будучи по профессии психологом, он работал в тюрьме для несовершеннолетних и с инвалидами.
Первый сборник его стихов были опубликованы в 1954 году. Уже тогда был очевиден его интерес к природе и музыке. Большая часть произведений Транстрёмера отличается своей конкретикой и острыми метафорами.
Транстрёмер - профессиональный пианист. После тяжелого инсульта в начале 1990-х годов он научился писать и играть на фортепиано левой рукой.
Международный интерес к его поэзии вырос, когда его произведения были переведены более чем на 60 языков. Транстрёмер периодически опубликовывал собственный перевод своей поэзии на другие языки. Коллекция под названием Tolkningar («Интерпретации») была опубликована в 1999 году.
Транстрёмер номинировался много лет подряд, в том числе, в прошлом году. Он восьмой швед, получивший Нобелевскую премию в области литературы. Денежный эквивалент Нобелевской премии в этом году – 1 миллион евро. Церемония вручения состоится в Стокгольме 10 декабря.
Ниже представлены три его стихотворения, переведенные Ильёй Кутиком.
ГОГОЛЬ
Шуба холодная, негустая, как голодная волчья стая.
В лице – белизна. Листая свои страницы,
Он слышит из чащ протяжный вой ошибок, фантомный смешок потери.
И сердце лопается, как бумажный обруч,
Когда в него прыгают эти звери.
Закат по стране продвигается, как лиса,
Задевая хвостом траву и не бередя лица.
Небо гремит копытами, тень от брички
Бросая на желтые окна (возьмем в кавычки)
Имения моего отца.
СПб упирается в меридиан
(ты видел башню недоупавшую?) вымиранья,
И во льду кварталов последний из горожан
Фланирует, как пиранья.
А он изнурен постом и стадным смехом. Но смех
Расплылся над кромкой лесной. Трухлявы
Столпы человечества. Как лоснится
Млечный Путь душ, как белый сверкает мех!
Так взойди в свою огненную колесницу
И вон из этой державы!
СОН БАЛАКИРЕВА
Черный рояль, глянцево-черный паук,
Дрожит в паутине, сплетаемой тут же.
Звук в зал долетает из некой дали,
Где камни не тяжелее росы.
А в зале Балакирев спит под музыку.
И снится Милию сон про царские дрожки.
Миля за милею по мостовой булыжной их тащат кони
В нечто черное, каркающее по-вороньи.
Он в них сидит и встречается взглядом
С собой же, бегущим с коляской рядом.
Он-то знает, что путь был долгим. Его часы
Показывают годы, а не часы.
Там плуг лежал в поле, его разрыв,
И плуг был мертвою птицей. Там был залив с кораблем,
Почти что затертым льдами,
Темная палуба, люди толпятся там,
И дрожки буксуют, скользят ободья,
Будто месят шелк, и корабль-то вроде как военный.
Написано: «Севастополь».
Он поднимается на борт. Навстречу матрос, как тополь:
«Гибели ты избежишь, если сможешь сыграть на этом»,
И показывает на инструмент, похожий по всем приметам
На трубу или фонограф, или же на запчасть неизвестной машины.
Есть, от чего запасть.
В столбняке от страха, он понимает: это
То, что ход обеспечивает у корвета.
Он оборачивается к матросу, который ближе
К нему, и умоляет того: «Смотри же,
Перекрестись, как я, перекрестись, не стой!»
Матрос смотрит сквозь него, как слепой,
Руки – раскинуты, голова – как спущенный шар.
Поза – прибитого к воздуху. Тут удар барабана. Еще один. Аплодисменты!
Сон обрывается. Балакирев вознесен тысячей крыльев, гремящих в набитом зале.
Он видит, как музыкант покидает рояль, и
И врываются звуки с улицы, куда уже бросили дрожжи.
И дрожки во мраке тают секундой позже.
ВЕРМЕЕР
Крыши у мира нет. Есть – стена, сделай шаг –
И начинается шум, таверна со смехом и руганью,
Бой часов и битье по зубам,
Свояк с поехавшей крышей, пред коим дрожат безмерно.
Дикий взрыв и топот опоздавших спасателей.
Корабли, надутые ветром и важностью.
Деньги, стремящиеся в основе своей не к тем людям.
Претензии, что легли на претензии.
Тюльпаны в поту от предчувствий соцветной крови.
С этого места, сквозь стену – прямехонько в мастерскую,
В мгновенье, живущее дальше само собой.
«Урок музыки» и (я рискую ошибиться)
«Женщина в голубом, читающая письмо» – она на восьмом месяце,
У нее два сердца, но вера одна.
Позади нее карта какой-то Terra Incognita...
Дыхание замирает... Неизвестная голубая драпировка сливается с креслами.
Золотые гвозди врываются в комнату,
Застывая в воздухе, как не забитые, а – влитые.
Уши заложены от глубины и высоты одновременно.
Это – давленье на стену с другой ее стороны.
Оно заставляет явленья парить.
А стены делают кисть устойчивей.
Наличие же стены рано иль поздно толкает на прохождение сквозь...
Это – нужно, хоть после – нужна аптека...
Мир – один, ну а стен...
Стена есть, по сути, часть человека,
Ибо знает он или не знает, а это – ген взрослых...
Лишь для детей не существует стен.
Где кончаются стены, там начинается небо.
Как молитва стен пустоте.
И та лицо обращает и шепчет нам:
«Я – открыта. Я – не пуста».
Радио Озоди
Он родился в 15 апреля 1931 году в Стокгольме в семье учительницы и журналиста. После окончания гимназии в 1950 году Транстрёмер изучал историю литературы и поэзии, религии и психологии в Стокгольмском университете, получив в 1956 году степень бакалавра. Будучи по профессии психологом, он работал в тюрьме для несовершеннолетних и с инвалидами.
Первый сборник его стихов были опубликованы в 1954 году. Уже тогда был очевиден его интерес к природе и музыке. Большая часть произведений Транстрёмера отличается своей конкретикой и острыми метафорами.
Транстрёмер - профессиональный пианист. После тяжелого инсульта в начале 1990-х годов он научился писать и играть на фортепиано левой рукой.
Международный интерес к его поэзии вырос, когда его произведения были переведены более чем на 60 языков. Транстрёмер периодически опубликовывал собственный перевод своей поэзии на другие языки. Коллекция под названием Tolkningar («Интерпретации») была опубликована в 1999 году.
Транстрёмер номинировался много лет подряд, в том числе, в прошлом году. Он восьмой швед, получивший Нобелевскую премию в области литературы. Денежный эквивалент Нобелевской премии в этом году – 1 миллион евро. Церемония вручения состоится в Стокгольме 10 декабря.
Ниже представлены три его стихотворения, переведенные Ильёй Кутиком.
ГОГОЛЬ
Шуба холодная, негустая, как голодная волчья стая.
В лице – белизна. Листая свои страницы,
Он слышит из чащ протяжный вой ошибок, фантомный смешок потери.
И сердце лопается, как бумажный обруч,
Когда в него прыгают эти звери.
Закат по стране продвигается, как лиса,
Задевая хвостом траву и не бередя лица.
Небо гремит копытами, тень от брички
Бросая на желтые окна (возьмем в кавычки)
Имения моего отца.
СПб упирается в меридиан
(ты видел башню недоупавшую?) вымиранья,
И во льду кварталов последний из горожан
Фланирует, как пиранья.
А он изнурен постом и стадным смехом. Но смех
Расплылся над кромкой лесной. Трухлявы
Столпы человечества. Как лоснится
Млечный Путь душ, как белый сверкает мех!
Так взойди в свою огненную колесницу
И вон из этой державы!
СОН БАЛАКИРЕВА
Черный рояль, глянцево-черный паук,
Дрожит в паутине, сплетаемой тут же.
Звук в зал долетает из некой дали,
Где камни не тяжелее росы.
А в зале Балакирев спит под музыку.
И снится Милию сон про царские дрожки.
Миля за милею по мостовой булыжной их тащат кони
В нечто черное, каркающее по-вороньи.
Он в них сидит и встречается взглядом
С собой же, бегущим с коляской рядом.
Он-то знает, что путь был долгим. Его часы
Показывают годы, а не часы.
Там плуг лежал в поле, его разрыв,
И плуг был мертвою птицей. Там был залив с кораблем,
Почти что затертым льдами,
Темная палуба, люди толпятся там,
И дрожки буксуют, скользят ободья,
Будто месят шелк, и корабль-то вроде как военный.
Написано: «Севастополь».
Он поднимается на борт. Навстречу матрос, как тополь:
«Гибели ты избежишь, если сможешь сыграть на этом»,
И показывает на инструмент, похожий по всем приметам
На трубу или фонограф, или же на запчасть неизвестной машины.
Есть, от чего запасть.
В столбняке от страха, он понимает: это
То, что ход обеспечивает у корвета.
Он оборачивается к матросу, который ближе
К нему, и умоляет того: «Смотри же,
Перекрестись, как я, перекрестись, не стой!»
Матрос смотрит сквозь него, как слепой,
Руки – раскинуты, голова – как спущенный шар.
Поза – прибитого к воздуху. Тут удар барабана. Еще один. Аплодисменты!
Сон обрывается. Балакирев вознесен тысячей крыльев, гремящих в набитом зале.
Он видит, как музыкант покидает рояль, и
И врываются звуки с улицы, куда уже бросили дрожжи.
И дрожки во мраке тают секундой позже.
ВЕРМЕЕР
Крыши у мира нет. Есть – стена, сделай шаг –
И начинается шум, таверна со смехом и руганью,
Бой часов и битье по зубам,
Свояк с поехавшей крышей, пред коим дрожат безмерно.
Дикий взрыв и топот опоздавших спасателей.
Корабли, надутые ветром и важностью.
Деньги, стремящиеся в основе своей не к тем людям.
Претензии, что легли на претензии.
Тюльпаны в поту от предчувствий соцветной крови.
С этого места, сквозь стену – прямехонько в мастерскую,
В мгновенье, живущее дальше само собой.
«Урок музыки» и (я рискую ошибиться)
«Женщина в голубом, читающая письмо» – она на восьмом месяце,
У нее два сердца, но вера одна.
Позади нее карта какой-то Terra Incognita...
Дыхание замирает... Неизвестная голубая драпировка сливается с креслами.
Золотые гвозди врываются в комнату,
Застывая в воздухе, как не забитые, а – влитые.
Уши заложены от глубины и высоты одновременно.
Это – давленье на стену с другой ее стороны.
Оно заставляет явленья парить.
А стены делают кисть устойчивей.
Наличие же стены рано иль поздно толкает на прохождение сквозь...
Это – нужно, хоть после – нужна аптека...
Мир – один, ну а стен...
Стена есть, по сути, часть человека,
Ибо знает он или не знает, а это – ген взрослых...
Лишь для детей не существует стен.
Где кончаются стены, там начинается небо.
Как молитва стен пустоте.
И та лицо обращает и шепчет нам:
«Я – открыта. Я – не пуста».
Радио Озоди
