Искусство землетрясения и конец всем

Северная Корея объявила 6 января 2015 года об успешном испытании водородной бомбы. Мировое сообщество предсказуемо подвергло КНДР жесткой критике. Было созвано заседание Совета Безопасности ООН. Глубокую обеспокоенность выразила Россия. При этом представитель России в ООН Виталий Чуркин призвал всех реагировать "пропорционально" и хладнокровно.

Между тем, именно Москва в последние два года вернула в международную политику вопрос о применении ядерного оружия, практически исчезнувший из мировых дискуссий более чем на два десятилетия (и, как многие надеялись, навсегда).

Бывший заместитель министра иностранных дел России Георгий Кунадзе, в 90-е годы служивший послом в Корее, не исключает, что Пхеньян, несколько отошедший в последние годы на второй план из-за других мировых событий, решил снова привлечь к себе внимание. Вспоминая три с лишним года, которые он провел в Сеуле, Кунадзе говорит, что Южная Корея с момента окончания корейской войны живет в ожидании того, что война может возобновиться:

– Сеул, огромный мегаполис, находится в пределах досягаемости северокорейской тяжелой артиллерии. В этом смысле, если начнется, не дай Бог, война, то Сеул может быть уничтожен безо всякого ядерного оружия. Я думаю, что подсознательно боязнь такого сценария взрывной эскалации несколько притупилась. Люди привыкли к этому, хотя, разумеется, ядерная война – это то, чего боятся все. Я не вижу, почему южнокорейцы не должны этого бояться.

– Считается, что Северная Корея испытаниями ядерного оружия, агрессивными действиями, пытается шантажировать мир, чтобы добиться поставок или уступок. Как вы считаете, то, что произошло, относится к этому ряду?

– И да, и нет. В принципе Северная Корея явно пытается получить признание де-факто своего статуса ядерной державы. И на это нацелена вся политика, в том числе и в области ядерных испытаний. Но говорить, что Северная Корея пытается что-то выторговать за то, что она проведет ядерные испытания и потом пообещает, что их проводить не будет, – здесь у меня сомнения. Да, Северная Корея привыкла быть в центре международного внимания как один из потенциально непредсказуемых игроков на мировой арене. Но сегодня мы видим, что фокус международного внимания совсем в другом месте – на Ближнем Востоке, в Украине, в Европе. И Северная Корея несколько отошла на второй план. В этом смысле, они, наверное, исходят из того, что неплохо бы привлечь снова к себе внимание. С другой стороны, эта модель, когда за примерное поведение Северной Корее обещают и дают что-то, чего у нее нет, – это модель 90-х годов, а не нулевых. После февраля 2013 года, вслед за третьим ядерным испытанием КНДР, Совет Безопасности ООН, наконец, договорился о введении санкций против Северной Кореи и категорически заявил о неприемлемости ее ядерного статуса. С тех пор модель другая. Сейчас Северная Корея вряд ли получит какие-то льготы, помощь за то, что она, проведя четвертые ядерные испытания, пообещает на время отказаться от пятого.

– Существуют споры по поводу того, что же было взорвано. Можно ли утверждать, что Северная Корея действительно обзавелась водородной бомбой?

– Достоверно известно только то, что в районе, расположенном чуть более 100 км от границы с Россией, произошло искусственное землетрясение достаточно большой силы. Это эвфемизм, разумеется. Произошел подрыв какого-то устройства. Было ли это испытанием водородного устройства или нет – на этот счет мы сможем ответить с уверенностью, когда появятся данные о мощности этого взрыва. Водородная бомба значительно мощнее, чем атомная. Все три предыдущих испытания, которые северные корейцы провели в 2006, в 2009 и в 2013 годах, были примерно одинаковой мощности. Мощность их примерно соответствовала мощности первых американских атомных бомб, которые были сброшены на Хиросиму, а потом на Нагасаки. На Нагасаки чуть мощнее бомба, но примерно в таком же диапазоне мощности. Если мы узнаем, что нынешний взрыв был гораздо мощнее, тогда, наверное, можно будет предположить, а может быть, и даже сказать с уверенностью, что речь идет о водородной бомбе.

– Насколько большую угрозу это представляет для Южной Кореи, для Японии, для тех, в первую очередь, кто рядом находится? Или, по большому счету, разницы нет, что атомная, что водородная – суть не меняется?

– Любой апгрейд представляет большую опасность, поскольку это следующий этап развития ядерной программы. Что касается вопроса о том, представляет это большую угрозу или нет, я не знаю. Для Южной Кореи, на мой взгляд, опасность ядерного удара со стороны Северной Кореи все-таки не столь высока – просто потому, что Южная Корея совсем рядом. И для войны с ней у северных корейцев хватает неядерных средств. Для Японии ядерное оружие в руках Северной Кореи опасность представляет по определению. Всем понятно, что в случае какого-то крупномасштабного конфликта Япония станет первой целью для северокорейского ядерного оружия. И здесь опасность представляет не столько мощность как таковая ядерного заряда, сколько возможность уложить этот ядерный заряд в боеголовку ракеты. Вот на этот счет пока сведений нет, хотя северные корейцы достаточно активно в прошлом году проводили испытания ракетного оружия. Удалось ли им поженить ядерное взрывное устройство с ракетами – вот это вопрос сложный. Если это произошло, если они научились уже делать достаточно компактные боеголовки, которые могут нести их ракеты, тогда это очень серьезная опасность, прежде всего, для Японии.

– Традиционно считается, что Северная Корея связана, насколько она может быть связана с другими государствами, прежде всего, с Китаем и Россией. При этом в Китае и России тяжело воспринимают, я так понимаю, подобные действия Северной Кореи?

– Разумеется. Прежде всего, конечно, надо говорить об отношении Китая к этой проблеме. А отношение это очень сложное. Традиционно китайцы воспринимают Северную Корею как некий буфер между американскими вооруженными силами и территорией Китая. Для китайцев объединение Кореи, которое, естественно, может произойти только путем поглощения Северной Кореи Югом, означает, что американские вооруженные силы выйдут на их границу. Этого, конечно, китайцы стараются не допустить и для этого поддерживают Северную Корею. Китайцы не хотели бы коллапса северокорейского режима. С другой стороны, китайцы не могут не испытывать растущего раздражения тем, как ведет себя КНДР. Северная Корея получает из Китая много чего, но взамен не готова прислушаться к Китаю по вопросам, которые китайцы считают важными, в первую очередь, разумеется, к вопросу о ядерных испытаниях. Поэтому у китайцев здесь некоторая двойственность положения.

Россия на уровне риторики традиционно проявляла гораздо больше понимания северных корейцев, чем страны Запада. Понятно так же, что, оказавшись сейчас в состоянии достаточного острого конфликта с США и Западом в целом, Россия в принципе не готова была бы, наверное, к каким-то решительным действиям против Северной Кореи. Хотя в конечном счете ситуация на Дальнем Востоке в связи с северокорейскими ядерными испытаниями создается чрезвычайно нежелательная. Я бы не исключил, что в итоге ядерного шантажа, к которому прибегает Северная Корея, своим ядерным оружием могла бы обзавестись и Япония. Сейчас в Японии формально действуют неядерные принципы, но пацифистские воззрения, которые доминировали в японском обществе, постепенно уходят в прошлое. В условиях, которые создаются в регионе стараниями северных корейцев, думаю, что осудить Японию, если она возьмется за создание своего ядерного оружия, будет достаточно сложно, в том числе и России. И все понимают, что если Япония решит завести ядерное оружие, то никаких проблем с этим она не испытает.

– Мы заговорили о режиме нераспространения. Долгое время Россия, как и США, декларировала снижение количества ядерных боеголовок, разоружение. Сейчас Россия изменила в каком-то смысле подход. Старания российских официальных СМИ и заявления российских официальных лиц вернули вопрос о применении ядерного оружия как тему для разговора. Почти 20 лет этой темы не существовало. Это означает, что на прежней концепции, что мир отошел от перспектив использования ядерного оружия, можно поставить крест? Мы возвращаемся во времена, когда Россия, как преемница СССР, и другие страны снова будут использовать этот аргумент?

– Это вопрос скорее философский, нежели практический. Да, действительно, есть некоторое сходство между политическими заявлениями, которые мы слышим из Пхеньяна и из Москвы. И в том, и в другом случае речь идет о том, что, если мы почувствуем угрозу своей безопасности, у нас есть ядерное оружие, и мы готовы это ядерное оружие пустить в ход. Всем этим разговорам начало положил президент Путин, когда ни с того ни с сего вдруг заявил, что, дескать, когда шла спецоперация по аннексии Крыма, он даже попросил привести в состояние боевой готовности российские стратегические силы ядерные. Заявление достаточно странное, поскольку стратегические ядерные силы всегда в состоянии высокой готовности. И специально просить их привести в еще более высокую готовность, это, конечно же, достаточно странно. Усилиями России разговор о том, что ядерное оружие может быть применено, стал гораздо более интенсивным. И это мы видим в Северной Корее тоже. При этом вопрос здесь не в самих этих разговорах. Ключ – в понимании очень простой истины, что ядерное оружие – это не инструмент политики. Это средство сдерживания, именно сдерживания и никак по-другому. В свое время президент США Рейган хорошо сказал: ядерное оружие никогда не должно быть применено. Я думаю, что при всей этой воинственной браваде, которую мы сейчас наблюдаем, – разговоры насчет того, что применить ядерное оружие против Турции, сбросить бомбу на Стамбул, – все-таки я думаю, что это не более чем бравада, опасная бравада, отвратительная, аморальная, тем не менее, все же бравада. Все же понимают, что ядерная война будет общим поражением. Она будет концом для всех. И я думаю, что никаких иллюзий относительно возможности удержать применение ядерного оружия в каких-то рамках быть не должно. Такой возможности нет. На вопрос, реально ли ограниченное применение ядерного оружия, ответ известен – нет, невозможно. А раз так, то и ядерное оружие, я надеюсь, применено не будет. Но все эти разговоры, которые входят в обиход, конечно же, ведут к повышению общего градуса международной напряженности. И здесь, к сожалению, надо признать, что Россия вслед за Северной Кореей вносит свою лепту в этот неприятный, опасный процесс.

– Вы сравниваете поведение России и Северной Кореи. У меня ощущение, что эти разговоры демонстрируют снижение порога чувствительности в этом вопросе. Скажем, я вырос в СССР, и у нас это все время висело над головой – на уроках нас учили, как правильно укрываться от ядерного взрыва, показывали фильмы. У американцев, как я понимаю, было примерно то же самое. Такое ощущение, что у нынешнего руководства Северной Кореи, да и руководства России нет этого понимания, нет этой боязни, нет этого порога. Порог чувствительности снижается. Вы уверены, что у руководства и Северной Кореи, и России есть ясное понимание, что ограниченной ядерной войны не существует?

– Как говорил один литературный герой – полную уверенность вам может дать только страховой полис. Нет, конечно, у меня такой уверенности нет. В общем, я думаю, что одной из проблем текущей мировой политики стало довольно заметное снижение интеллектуального уровня международной дискуссии. Вот это несомненно. Является ли это отражением того, что нынешнее поколение мировых политиков, в том числе в России и в Северной Корее, глупее своих предшественников? Нет, я не знаю. Мне хотелось бы думать, что это просто-напросто безответственные заявления, за которыми по-настоящему ничего не стоит. Хотя в общем влияние подобных безответственных разговоров на общественное мнение, на настроение людей недооценивать нельзя. Конечно же, это чрезвычайно опасная линия, которая попадает в массовое сознание, а массовое сознание имеет свойство упрощать любые вопросы. В общем, мне не хотелось бы думать, что здесь есть какой-то расчет, что здесь работает логика. Мне хотелось бы думать, что это все же, в первую очередь, безответственная пропаганда. Но полную уверенность вам даст только страховой полис, как говорил Остап Бендер.