Вот ответы:
"Моего отца убили, и я хотел бы его вернуть, потому что с ним моя жизнь была лучше. Он делал ее счастливой", – Ашраф, 8–11 лет, Восточная Гута.
"Я хочу школу и учителей, чтобы они нас учили, и много учеников, чтобы мы были счастливы и учились читать и писать", – Арва, 15–17 лет, пригород Алеппо.
"Я хочу вынуть танк, чтобы уничтожить все самолеты", – Камаль, 8–11 лет, пригород Алеппо.
Затем их спросили, а что бы они хотели положить в сумку, от чего бы они хотели избавиться?
"Есть мины, которые не тикают, и дети с ними играют, не зная, что они взорвутся. Я бы положил их в сумку, чтобы дети не страдали", – Омар, 15–17 лет, пригород Алеппо.
"Все оружие, чтобы Сирия была безопасной", – Айша, 8–11 лет, пригород Алеппо.
"Я положу все, что вызывает страх и порождает войну", – Фади, 15–17 лет, Восточная Гута.
"Я хочу положить снаряд, потому что он нас убивает", – Хасан, 8–11 лет, Алеппо.
"Я положу нищету, потому что у людей здесь ничего нет. У них нет одеял, у них нет еды. Никому они не нужны, и никто не заботится о нас", – Башир, 15–17 лет, пригород Алеппо.
Эти дети не смеются, не радуются обычным детским радостям, не испытывают чувство восторга, надежды, мечты. Это дети войны.
"Дети психологически раздавлены и истощены. Когда пытаешься с ними петь, они вообще не откликаются, – рассказывает учительница из осажденного города Мадайя. – Они не смеются, как смеются все дети. Они рисуют детей, изувеченных войной, танки, осаду, еду, которой нет".
Это исследование провели сотрудники международной гуманитарной организации "Спасите детей". Доклад организации называется "Невидимые раны". За шесть лет конфликта в Сирии родилось поколение, которое не знает ничего, кроме войны. Это приблизительно 3 миллиона детей. А еще миллионы, может быть, уже забыли, какой бывает мирная жизнь. Исследование "Невидимые раны" раскрывает психологические и психические последствия конфликта для организма детей, которым неминуемо предстоит выстраивать новую страну и новое, послевоенное общество.
Они хотели бы достать из сумки: безопасность, мир, школы, учебники, погибших родных, друзей, которые стали беженцами, прошлое, дом, и только редкие из них – игрушечные машинки и куклы, футбольные мячи и мобильные телефоны. Одни хотят отомстить и хотели бы вынуть из сумки оружие, другие хотели бы вынуть молитвы.
Они намного более едины в том, что хотели бы спрятать в сумку: самолеты, бомбы, снаряды, орудия, вертолеты и "все то, что вызывает страдания и грусть".
– Меня поразило, – собственно, поэтому мы и сделали это исследование под названием "Невидимые раны", – что мы видели одну за другой истории того, как дети не могут справиться со стрессом. Дети хотят быть детьми, но на них не зарастают эти психологические шрамы. И они не могут ходить в школу, они прибегают к наркотикам, они не могут спать, они становятся агрессивными по отношению к своим близким, к братьям и сестрам. Во всем мире дети хотят быть детьми. Но эта война уничтожает их жизнь, – говорит Грег Рэмм, вице-президент организации "Спасите детей".
Исследование показало следующее:
• 84% взрослых и все дети сказали, что продолжающиеся бомбардировки и обстрелы – основная причина психологического стресса в ежедневной жизни.
• 89% сказали, что поведение детей становится все более нервозным по мере продолжения войны, у них развивается чувство постоянного страха.
• 80% сказали, что дети и подростки становятся все более агрессивными.
• 71% сказали, что дети все больше страдают от недержания мочи во время сна и непроизвольного мочеиспускания – это симптомы так называемого "токсичного стресса" и посттравматического синдрома.
• Две трети опрошенных детей сказали, что потеряли близкого человека, или что их дом попал под бомбардировку или обстрел, или что они были ранены.
• 51% процент опрошенных подростков сказали, что прибегают к наркотикам, чтобы справиться со стрессом.
• 48% опрошенных взрослых говорили, что видели детей, которые потеряли способность говорить или приобрели дефект речи с начала войны.
• 49% сказали, что дети постоянно испытывают чувство горя или грустят; 78% –испытывают это не постоянно, но часто.
• Все говорили о том, что потеря возможности учиться имеет огромные психологические последствия для жизни детей. 50% детей, которые все еще могут посещать школу, сказали, что не чувствуют там себя в безопасности.
• 59% взрослых заявили, что знают детей или подростков, которые попали в вооруженные группировки.
• Половина опрошенных – что возрос уровень домашнего насилия.
• В некоторых регионах Сирии с населением больше миллиона человек, как сказали опрошенные, есть только по одному профессиональному психиатру.
• Каждый четвертый ребенок сказал, что у детей нет или практически нет никого, к кому бы они могли обратиться, если им страшно, грустно или больно на душе.
– Вы не первый раз проводите исследования детей в ситуации вооруженного конфликта. Сирийский конфликт как-то отличается от остальных?
– Это исследование отличается от того, что мы делали раньше, тем, что заостряет внимание именно на вопросах психического здоровья. Очень часто исследования положения детей ставят в центр проблемы отсутствия школ, или медицинского обслуживания, или еды. Но даже если все эти условия у детей есть, война продолжается уже шесть лет, и ей не видно конца – какой отпечаток это накладывает на детские мечты, на их психику, на их благополучие в целом? Это все опустошает их, и мир должен обратить на это внимание, наряду с проблемами еды, медицинской помощи и образования.
– Как вы поняли, что в Сирии надо исследовать именно эту проблему – психологического здоровья детей?
– Организация "Спасите детей" работала с сирийскими детьми, бежавшими от конфликта или запертыми в нем, с самого начала войны. И мы слышали день ото дня – и в лагерях беженцев, и через наших партнеров, которые работают внутри страны, – одни и те же истории. Истории о детях, которые не могут спать, которые не могут контролировать мочеиспускание во сне, которые начинают принимать наркотики. И потом мы поняли, что надо попытаться отобразить это все в цифрах, надо это документировать, а не рассказывать все эти истории по отдельности. Мы поняли, что больший эффект будет иметь полноценное исследование этой проблемы, – говорит Грег Рэмм.
Еще в 2015 году обследование сирийских детей в лагерях для беженцев в Турции выявило, что у 45 процентов из них есть симптомы посттравматического синдрома. Это в десять раз больше общемировых показателей. У 44 процентов проявились симптомы депрессии. Врачи говорят о том, что многие дети-беженцы страдают эпилепсией, нарушением физического и умственного развития. Но это дети, которые уже выбрались в безопасные соседние страны. Организации "Спасите детей" удалось опросить 450 детей и их родителей в 14 районах Сирии, в основном в районах под контролем оппозиции. По данным Детского фонда ООН – ЮНИСЕФ, опубликованным 13 марта, 280 тысяч детей живут в сирийских городах в условиях блокады, практически полностью отрезанные от гуманитарной помощи, включая медицинскую помощь, а в целом гуманитарные работники с трудом добираются до 2,8 миллиона детей в стране.
– Осады городов особенно чудовищны. Гражданское население, дети держатся в заложниках войны. Мы все понимаем, что война – это ужасно, но гуманитарную помощь надо пропускать, еда должна поступать к детям, дети должны получать хотя бы базовую медицинскую помощь, они должны получать образование. Наша организация "Спасите детей" призывает немедленно прекратить осады населенных пунктов, чтобы дети смогли получить хотя бы самое необходимое, – говорит Грег Рэмм.
Как ведут себя эти дети?
Во время одной из фокус-групп сквозняк захлопнул дверь. Дети в ужасе закричали, приняв резкий звук за разрыв бомбы.
"Я ненавижу самолеты, самолет убил моего папу", – 7-летний Марван повторил это трижды, с каждым разом повышая голос.
– Это первое исследование такого рода в Сирии, которое говорит о том, что дети получают психические симптомы, которые потом скажутся на их здоровье, на их развитии, причем не только на психическом развитии. Были ли такие исследования раньше? Есть ли уже понимание того, какое общество сформируется после этой войны в Сирии?
– Я не встречал исследований этой проблемы, хотя не исключаю, что кто-то и изучал этот вопрос. Но что интересно, было много исследований посттравматического синдрома у военнослужащих, которые участвовали в вооруженных конфликтах. Наше исследование касается того, что означает посттравматический синдром для детей, которые просто оказались в ситуации войны. Мы знаем, что когда солдаты возвращаются с войны, полученные психологические травмы довольно серьезно влияют на их способность продолжать привычный образ жизни. Так что мы знаем о том, что представляет собой этот синдром, и мы должны помочь этим детям справиться с ним, приспособиться к нему, наладить нормальную жизнь. Потому что в противном случае воздействие травмы на их будущую жизнь может быть очень серьезным, – предупреждает Грег Рэмм.
Посттравматический синдром у ветеранов войн нередко выражается в неадекватном поведении в мирной жизни, неспособности жить в семье, которая была до войны, алкоголизме, наркотиках, постановке себя над законом. В США ветераны Вьетнама добились того, что наличие посттравматического синдрома является смягчающим обстоятельством при совершении преступления. Выявленный у детей в Сирии "токсический" стресс исследован Гарвардской школой на примере детей из неблагополучных семей. Этот вид стресса приводит к необратимым последствиям для организма человека, включая сердечно-сосудистые заболевания в более зрелом возрасте и когнитивные нарушения.
Как проявляется психосоматика у детей?
Гуманитарные работники в фокус-группах спросили, что дети ощущают физически, когда злятся или испытывают радость.
"Я чувствую себя в депрессии и так, словно я в другом мире. А потом я просыпаюсь и понимаю, что я все еще здесь. И я не могу пошевелиться", – Мохаммед, 15–17 лет, Восточная Гута.
"Моего отца арестовали пять лет назад. Когда я вспоминаю его, у меня болит сердце. У меня такое чувство, что мир сжимается", – Ахмед, 15–17 лет, Восточная Гута.
"У меня болит сердце, потому что оно слишком часто колотится из-за того, что я боюсь", – Нур, 5–7 лет, Алеппо.
"Когда я один и задумываюсь, у меня начинает болеть живот. Это происходит тогда, когда я реально представляю себе, в какой ситуации нахожусь, и когда думаю об этом", – Тарек, 15–17 лет, Восточная Гута.
"Я злюсь, когда умирает кто-то из моей семьи. У меня болит в груди, и я не могу дышать, я сижу один, потому что не хочу кричать на других и боюсь кого-то ударить", – Саиф 15–17 лет, Алеппо.
Что они чувствуют?
Гуманитарные работники в фокус-группах спрашивали детей, что вызывает у них чувство страха, грусти, гнева или счастья.
"Я всегда злюсь, я зол все время", – Абуд, 12–14 лет, Идлиб.
"Я боюсь идти в школу, потому что прилетит самолет и будет бомбить", – Рихаб, 8–11 лет, Алеппо.
"Я буду в смешении, если перестану слышать или видеть авиаудары, потому что они почти постоянно бомбят", – Алайя, 12–14 лет, Восточная Гута.
"Мне будет очень грустно, если я не смогу получить образование и не смогу построить свое будущее", – Айя, 15–17 лет, Алеппо.
"Мне грустно, когда праздник, а моих родителей нет, я их уже потеряла, и я одна, потому что кругом все умирают", – Зейна, 15–17 лет, Алеппо.
"Я зол, потому что мой друг-сосед в больнице, он подорвался на мине", – Халед, 12–14 лет, Идлиб.
"С начала войны в Сирии было совершено 4 тысячи атак на школы – почти по две в день. Каждая третья школа в негодности, – говорится в докладе, – поскольку здания повреждены или превращены во временное жилье для беженцев, или находятся в руках вооруженных группировок, которые используют их как военные базы, тюрьмы или центры пыток. Около 150 тысяч работников образования, включая учителей, покинули страну".
– Ваш доклад содержит отдельную главу – рекомендации международному сообществу. Давайте поговорим об этом подробнее. Чем можно помочь уже сейчас?
– Первое, что необходимо сделать в любом месте, где оказались эти дети, – в лагерях беженцев, в новых местах поселения – надо вернуть им хоть какое-то ощущение нормальности. Важно, чтобы дети вернулись в школы, вернулись в образовательный процесс, важно, чтобы их поддерживали в семье, чтобы у них была минимальная забота и чтобы у них была защита. Конечно, важно, чтобы мир делал все возможное, чтобы остановить этот конфликт, уничтожить причины, которые порождают вооруженные действия и, соответственно, их влияние на детей. После шести лет войны просто необходимо положить конец вооруженным действиям.
– Вы подняли вопрос о необходимости психологической помощи детям в конфликтах. Как это внести в повестку дня международного сообщества, в международный понятийный аппарат?
– В какой-то степени международная гуманитарная помощь в целом движется в этом направлении. Думаю, такие исследования, как "Невидимые раны", помогают всем, кто предоставляет помощь населению в зонах конфликтов. Защита гражданского населения и детей – это приоритет для всех гуманитарных организаций и в этой войне, и во всех конфликтах в принципе. Это исследование ставит целью следующее: мы просим мир не забывать об этих невидимых ранах. Надо не просто оказывать медицинскую помощь, надо оказывать и психологическую помощь. Потому что, если мы этого не сделаем, воздействие этих ран на будущее сирийских детей окажется ужасным, – предупреждает Грег Рэмм.
"Мой сын в страхе просыпается посреди ночи. Просыпается с криком. Вот так это все влияет на детей. Ему снятся кошмары, он просыпается в слезах, иногда выбегает на улицу. Ему снятся кошмары из-за войны, из-за бомбардировок. Из-за страха. Он почти не может ночью уснуть, спит только днем. На его глазах зарезали ребенка. И у него начались кошмары, что зарежут его. Когда на глазах у ребенка человека обезглавливают, разве он может потом не бояться?" – Фирас, отец Саида.
"Дети много говорят о смерти, они хотят знать о смерти все. Около полугода назад 12-летний ребенок покончил с собой. У нас раньше ничего подобного не случалось, даже со старшим поколением. Его отец погиб от мины. Ребенку пытались объяснить, что отец погиб как мученик и отправился в рай. И ребенок подумал, что если он умрет, он увидит отца", – Шариф, психолог, южная Сирия.
"Дети хотят умереть, чтобы отправиться в рай, где будет тепло, где у них будет еда и игры. Они мечтают, чтобы их подстрелил снайпер, потому что тогда они попадут в больницу, выберутся из окружения и будут есть, что хотят. Никто уже больше не боится бомбежек и обстрелов. Они говорят: "Если мы попадем под бомбу, то отправимся в рай, где будет много еды", – Хала, учитель в Мадайе.
По данным ЮНИСЕФ, за 2016 год в Сирии было убито 652 ребенка. 255 детей были убиты внутри или рядом со школой. Более 850 детей – чаще не по своей воле – взяли в руки оружие. После 6 лет войны в Сирии жизнь более 6 миллионов сирийских детей полностью зависит от гуманитарной помощи.
Ирина Лагунина, Радио Свобода
