Узбекистан и Таджикистан в судьбе Мухиддинова. Часть 2
Автор книги«Рождение Узбекистана: нация, империя и революция в СССР раннего периода» (2015) американец Адиб Халид считает, что мусульманская элита Бухары второго десятилетия 20-го века, в том числе Мухиддинов, были горячими сторонниками импортированного из Стамбула тюркизма, которые превратили Бухару в «отдаленный уголок Оттоманского политического мира».
Халид считает, что образование Узбекистана в 1924 г. было «чагатаевским (чагатаи – тюркские кочевники 13-15 вв. -авт.) национальным проектом мусульманской интеллигенции Средней Азии», и что мусульманские интеллектуалы создавали контуры узбекской нации и Узбекистана. Причем, указывает Халид, именно персоязычные бухарцы, а не собственно тюрки Ташкента, Ферганы, или Хорезма встали во главе строителей сначала Узбекистана, а затем и Таджикистана.
Последний, возникший как автономная республика в составе Узбекистана в 1924 г., и населенный, по мнению тюркистов Бухары, «культурно осталыми, угнетенными и бедными горцами», Халид называет «остаточной категорией» (residual category), «свалкой неудачников, проигравших политические сражения в Бухаре». Сам Халид был поражен тому факту, что «росчерком пера (тюркистов-авт.) таджики - наследники городской цивилизации - были превращены в изолированную, культурно отсталую общину горцев».
Таким образом, появление Мухиддинова в Душанбе Халид считает результатом неудачи в противостоянии с кланом Файзуллы Ходжаева за лидерство в «чагатайском» проекте превращения Бухары в Узбекистан. Мол, раздосадованный карьерным поражением Мухиддинов обратил внимание на то, что партия большевиков, встревоженная ростом тюркизма начала критику чагатаистов обвиняя их в пантюркизме, и потому не преминул воспользоваться моментом. Что из карьерных соображений в 1924 г. Мухиддинов из тюркиста и узбека в одночастье превратился в таджика.
В самом деле, конфликт между Ходжаевым и Мухиддиновым имел место. На протяжении 1921-1922 г. Ходжаев настойчиво добивался отзыва Мухиддинова из Бухары. О «контрреволюционной роли» Мухиддинова он докладывал ленинским посланцам С. Орджоникидзе, В. Куйбышеву, а также Л. Карахану (зам. МИД РСФСР), Полпредам РСФСР в Бухаре. Помимо этого, как пишет таджикский историк Н. Хатамов, группа Ходжаева, идейным вдохновителем которой был Абдурауф Фитрат, распространяла грязную клевету в отношении отца А. Мухиддинова, после чего могущественный Мухиддин Мансуров был вынужден покинуть Бухару, оставив сына один на один со своими противниками.
В апреле 1921 г., в Бухаре произошло столкновение между двумя ветвями власти Бухары. Будучи Председателем Ревкома (главой государства) и имея в своем распоряжении вооруженную силу, Мухиддинов арестовал нескольких сторонников председателя Совета Назиров (премьер-министра) Ходжаева включая Фитрата. Испуганный Ходжаев бежал в «русский» Каган (пригород Бухары) и обратился за помощью к Полпреду РСФСР Юреневу, который не мешкая снабдил Ходжаева броневиком. Сам Ходжаев мобилизовал около 300 своих сторонников, с помощью красноармейцев на броневике вошел в старый город и освободил арестованных. Путчисты были вынуждены бежать.
Халид ошибочно считает, что между ними не было глубоких идейных разногласий, и что Ходжаев был более популярным и успешным чем его визави. На деле же, Мухиддинов настаивал на достижении независимости, на выводе красноармейских частей из пределов БНСР, а также на создании национальной армии Бухары без подчинения ее Реввоенсовету Туркфронта. Его поддерживало большинство лидеров Джумхурии. Весной 1921 г. он проиграл потому, что Сталин сделал ставку на его противника Файзуллу, посчитав Мухиддинова «опасным» и «панисламистом». То есть он осознал, что Мухиддинов как политик более сильный и самостоятельный, чем его соперник. И что «убрать» следует именно Мухиддинова. В результате, через год после избрания на пост главы Республики, в августе 1921 г. при формировании Центрального Исполнительного Комитета Совета (ЦИК) БНСР, который должен был заменить Ревком как временный орган власти, Мухиддинов не был избран председетелем ЦИК. Вместо него поставили двоюродного брата Файзуллы - Усмана Ходжаева (который, кстати был еще более «правым» чем Мухиддинов, что привело его в стан открытых противников Советской власти).
Мухиддинов проиграл сражение, но не войну. С 1921 по 1924 гг. Абдукадыр занимался важными, но второстепенными делами – был назиром (министом) торговли и промышленности, председателем Высшего Совета Народного хозяйства, а затем экономического совещания БНСР. Иными словами, был «брошен на экономику», и отодвинут от большой политики, в которой под номером один выступал его соперник - Файзулла Ходжаев, который в глазах Москвы, внимательной наблюдавшей за «битвой престолов», выглядел более надежным и про-российским, особенно на фоне роста басмачества. (Напомним, что в 1921 г. обоим тяжеловесам бухарской политики не было и 30. Сегодня они не могли бы претендовать на президентский пост из-за возраста).
Появление Энвера Паши в Бухаре осенью 1921 г. вызвало раскол в стане бухарских лидеров. На своих встречах с бухарцами, Энвер в самых общих словах утверждал, что Бухара должна быть независимой. В то время как некоторые – кто явно, кто скрыто - поддержали турка, в надежде что тот поможет им избавиться от большевиков, Файзулла Ходжаев в январе 1922 г. отправился в Москву. Обратившись сначала к Л. Карахану, он добился важной для него самого, и для судьбы «мусульманского Рима» встречи со Сталиным. На той встрече Файзулла окончательно решил связать себя с Советской властью. В результате, в феврале 1922 г. Бухарская компартия которая раньше подчинялась Коминтерну (то есть была независимой), была включена в состав РКП (б). Теперь Москва, руками Политбюро ЦК, могла напрямую руководить не только ликвидацией Энвера, но и самой Бухарой, при этом полагаясь на Председателя Совнаркома БНСР Ф. Ходжаева.
Проиграв Бухару, но выиграв доверие России, Ф.Ходжаев развязал себе руки для реализации своего «узбекского проекта», автором которого был Фитрат. Гражданам Бухары было предложено отныне считать себя узбеками, а Узбекистан – наследником государства Тимура. Увлечение Фитратом культурным обоснованием и пропагандой «узбекизма» вызвало недовольство большевиков, поскольку развитие национализма не входило в планы советского строительства.
Кроме того, Фитрат со своей ученостью выпускника бухарской медресе и стамбульского университета раздражал полуграмотных молодых партийных функционеров рвавшихся во власть. В июне 1923 г., в ходе одной из чисток он был выведен из правительства «за злоупотребление властью и присвоение народного добра», и на два года уехал в Москву для занятия научной работой. То, как он играючи читал и толковал древние манускрипты поразило российских востоковедов, присвоивших ему звание профессора. Тем временем, в стране началась борьба против национализма, панисламизма и пантюркизма.
Таджикистан
В этой обстановке, в конце 1924 г. Мухиддинов оставил родную Бухару и отправился в охваченный басмачеством Душанбе - негласную столицу мятежной припамирской и граничащей с Афганистаном Восточной Бухары, чтобы стать у руководства новообразованной Таджикской Автономной республики (в составе Узбекской ССР), будучи сначала первым заместителем Ревкома, а с 16 декабря 1926-го до 12 января 1929 гг. премьер-министром (председателем совнаркома). В период с 1924-1929 гг. он, совместно с другими руководителями республики настойчиво предлагал советскому правительству пересмотреть итоги национально-территориального размежевания. Было предложено включить в Таджикистан Самарканд, Бухару, некоторые районы Ферганской и Гиссарской долин.
Прими правительство тогда предложение таджиков, Таджикистан и Узбекистан стали бы примерно одинаковыми по территории и населению республиками. Игнорировать предложение опытного и авторитетного политика, руководителя Таджикской республики власть не могла. Мухиддинов, конечно не собирался надолго оставаться в Душанбе. Он жаждал вернуться в Бухару, но победителем, главой республики со столицей в своем родном городе. Однако, в 1930 г. карьера отпрыска знатной и богатейшей бухарской фамилии Мансуровых резко пошла вниз. Он был отозван назад в Ташкент. Причины тому неизвестны, но верятно за изъятием Мухиддинова из Таджикистана стоял Ф. Ходжаев. Поработав на незначительной должности наркома снабжения Узбекистана, был арестован 21 августа 1933 г. по обвинению в «буржуазном национализме». Ему припомнили и связи с турками, и переписка с афганцами, и коллективизация и пр. Он был расстрелян в 1 июня 1934 г. В 1965-м (или в 1957 г.) он был полностью реабилитирован и восстановлен в партии. Напомним, что Файзулла Ходжаев и Абдурауф Фитрат пережили своего соперника Мухиддинова всего на 4 года.
Однако, критика Мухиддинова итогов нацразмежевания 1924 г. была услышана. Благодаря его усилиям, а также стараниям Нусратулло Махсума, Шириншо Шотемура, а также еще более ранними публичным протестам таджиков Ферганской долины (Канибадама и Исфары) в конце 1929 г. Таджикистану был передан Ходжентский уезд. Устами самого Ф. Ходжаева было признано, что хотя Самарканд и Бухара населены преимущественно таджиками, их целесообразно оставить в пределах Узбекистана, а взамен Таджикистану придать статус союзной республики, предварительно выведя его из состава Узбекистана. Благодаря этому историческому решению, в котором Мухиддинов сыграл пожалуй главную роль, в декабре 1991 г. Таджикистан стал самостоятельным и суверенных государством.
Таджикистан без Бухары, Бухара без Таджикистана. Вместо заключения
Образование Узбекистана и таджикской автономии в ее пределах в 1924 г. означало утрату шанса на сохранение единства Бухары и ее государственности. Пропаганда тюркизма приворечила мусульманскому порядку и внесло раскол между двумя главными оседлыми народами Бухары – таджиками и узбеками. Оно отправило в забвение Бухару как восточную часть Иронзамина и важный центр многовековой персо-исламской культуры.
Многонациональная Бухара, которую продвигали «старые джадиды» во главе с Мансуровым, имела шанс быть поддержанной массой населения, так как она не рвала связь с религией и признавала город Бухару центром власти. Вирус оттоманизма и тюркизма, о котором говорит Халид, задел на самом деле лишь небольшую часть элиты. Айни, к примеру, относил себя к ходжа. К религиозной, внеэтнической элите относило себя еще одно богатое семейство Бухары – Арабовых, которые были курейшитами (племя Пророка Мухаммада сас). Их талантливые потомки хорошо известны в Таджикистане и Узбекистане. Глава Арабовых - Джурабек общался и дружил с Мансуровыми и Ходжаевыми, но сторонился их политической деятельности, которая по его мнению была чревата радикализмом. Такое внеэтническое, сословное и религиозное сознание было господствующим в среде бухарских элит, к коим принадлежал Мухиддинов.
До второго десятилетия 20-го века их не особо волновали рассуждения об этничности, поскольку они шли вразрез общепринятых - религиозных и династических принципов понимания идентичности оседлыми народами Мавераннахра (таджиками и узбеками). «Узбеки» в понимании бухарской аристократии были грубыми кочевниками, а «таджики» – бедными и неграмотными горцами. Самоназвание «бухорои», то есть «бухарец» было предметом гордости. Репутация Бухары в мусульманском мире всегда ставилась очень высоко. В частности, в 1920-е и 1930-е гг. паломники в Мекку, а также те, кто, спасаясь от большевиков перебрался на Ближний Восток и Южную Азию, предпочитали называть себя «бухорои», даже если они были родом из других местностей Средней Азии. «Бухарская гордость» подпитывала сопротивление Красной Армии в южном Таджикистане и Узбекистане. Один из лидеров повстанцев - таджикоязычный тюрок из Балджувона Давлатманд Бий например говорил: «До настоящего времени на бухарскую землю не ступала русская нога... Пока русские солдаты не покинут бухарскую землю, мы будем продолжать свою войну». Народный фольклор запечатлел падение Бухары по-своему: «Сад ҳайфҳои Бухоро, ғазоро фарз дорам». («Скорблю я о несчастной Бухаре, мстить за нее - мой священный долг»).
Возвращаясь к личности нашего героя, отметим, что Мухиддинов был первым - и по времени появления в политике, и по масштабу – таджикским государственным деятелем. В отличие от своих современников и соратников С. Айни и А. Фитрата – интеллектуалов из средних слоев, не сведующих особо, да и не питавших интереса к собственно политике предпочитая ей культурно-просветительскую и литературную деятельность, Мухиддинов был «человеком дела» - купцом-миллионером, банкиром, финансировавшим революцию в Бухаре, и лично участвовавшим в свержении эмира и установлении народно-бухарской, а потом и таджикской государственности. Он был олигархом и аристократом одновременно. Это объединяет его с другим представителем знатной и богатой бухарской фамилии – Файзуллой Ходжаевым. Укажем также, что преимущественно персоязычная (таджикская) элита Бухары дала этих двух топовых руководителей Средней Азии, а также талантливейших литераторов и ученых – Фитрата и Айни. Мухиддинов, в отличие от других таджикских лидеров, выходцев из бедных слоев, большевиков-выдвиженцев бадахшанца Шириншо Шотемора, гармца Нусратуллы Максума, худжантца Абдурахима Ходжибаева и пенджикентца Чинора Имомова хоть и состоял в партии коммунистов большевиков, не был беспрекословно преданным большевизму, Советской власти и России политиком.
С начала и до конца своей жизни, Мухиддинов оставался самостоятельным, образованным, обеспеченным, амбициозным политиком. Как и всякий таджик, он был крепко привязан к своему любимому городу. Однако для него Бухара была слишком значительной, чтобы быть просто ностальгической «малой родиной», где можно проводить ежегодные отпуска в кругу семьи. Мухиддинов, как и Айни, понимал, что Бухара это не город, пусть и большой, а страна, с богатой историей и культурой, насчитывающей тысячу лет как минимум. Что история Бухары ставит ее в один ряд с другими региональными державами, такими как Иран и Китай. Что это легитимная с точки зрения ее жителей и мирового сообщества государственность, которая не вмещается в рамки большевистского понимания Средней Азии как периферийной сырьевой части советского пространства. В его сознании Бухара была куда более значимой, чем «остаточная» Таджикская республика со столицей на пустыре у подножия гор. Как и Айни, Мухиддинов не просто хотел видеть Бухару частью Таджикистана.
Наоборот, они мечтали видеть Таджикистан частью Бухары. Поэтому, Мухиддинова и Айни невозможно оценивать с точки зрения распространенного сегодня территориального таджикского (таджикистанского) национализма. Айни, а вслед за ним Б. Гафуров не писали историю Таджикистана. Они писали историю таджиков, а это не одно и то же. Мухиддинова и Айни нельзя обвинить в узбекофобии, и в том, что они «хотят отнять Бухару у Узбекистана». Их видение региона, его истории и политического будущего выходит за рамки советского нациестроительства 1920-х гг. Национальное размежевание для них выглядело искусственным, они просто не были готовы к нему. Айни, к примеру, одинаково талантливо писал и на узбекском, и на таджикском. До конца своей жизни он жил на два дома, работая в Сталинабаде и проживая в Самарканде. Культурное и политическое мировоззрение Айни, Мухиддинова и других интеллектуалов Бухары находилось в противоречии к навязанному извне административно-политическому порядку. Они не могли, и не желали преодолеть это противоречие, исподволь продвигая идею такого государственного устройства, где людей отличает лишь язык общения и объединяет общая историческая память и культура, включающая обычаи, религию, музыку, кухню, этикет пр.
Таков краткий политический портрет Абдукадыра Мухиддинова.