«Сибирь.Реалии» рассказывают истории нескольких жителей российских регионов, которые задумались о разводе, решили отказаться от рождения ребёнка или перестали общаться с близкими после начала полномасштабного вторжения в Украину из-за расхождения взглядов на эту войну.
«КТО ЭТИ ЛЮДИ? КУДА ОНИ ДЕЛИ МОИХ ДОБРЫХ, УМНЫХ РОДИТЕЛЕЙ?»
— Я всегда знала: что бы ни случилось, я могу прийти и рассказать маме и папе всё как есть. Они не станут осуждать, встанут на мою сторону. Если нужно — помогут. В общем, за ними я чувствовала себя как за каменной стеной, даже когда у меня появилась своя собственная семья, — рассказывает Кристина из Красноярска, 34 года. — Это ощущение безопасности закончилось, когда началась война. Мы вдруг оказались по разные стороны баррикад.
24 февраля жизнь для меня разделилась на до и после. Я до последнего не верила, что такое вообще может произойти. Как могло случиться, что мы на рассвете, как фашисты, начали бомбить украинские города, убивать детей и беременных женщин?.. Мне всё кажется, что я однажды проснусь и обнаружу, что всё это страшный сон. Это должен быть сон, потому что ничего подобного просто не должно быть. Это преступление, от которого всем нам придётся отмываться десятилетиями, перед всем миром просить прощения, что мы это допустили. Ведь это мы все вернули монархию, отдали страну заворовавшемуся кагэбэшнику и его банде, готовым устроить геноцид братского народа, лишь бы удержать власть.
Когда я узнала, что началась война, меня просто трясло, говорить не могла. Потом проревелась, стало полегче. Решила поехать к родителям, чтобы они не были одни в такой страшный момент. Сработал инстинкт, ведь мы всегда вместе переживали сложные времена.
И что вы думаете? Приезжаю, а они сидят и смотрят телевизор как ни в чём не бывало. А там какой-то очередной кремлёвский клоун — не то Соловьев, не то Караулов — вещает бред про денацификацию Украины, и они всё это слушают!
Я говорю: «Да как вы можете?» А они не понимают, что мне не нравится, почему у меня слёзы на глазах. Для них всё нормально, всё как должно быть. Говорят, это ты не понимаешь, что происходит. Мол, Украину захватили националисты-бандеровцы, они годами уничтожали наших русских людей в Донецке и Луганске, и мы наконец-то пришли им на помощь. Вот выбьем бандеровцев — и снова будем одной большой страной, как при Советском Союзе.
Я как это услышала, даже ответить не смогла. Сказала: давайте потом поговорим — и поехала домой. Решила, что, может, это такая защитная реакция, сейчас родители придут в себя, подумают и всё поймут.
Приехала к ним ещё через несколько дней, когда появились первые сообщения об убитых детях. Решила, что хотя бы это должно помочь им опомниться. У самих ведь дети, внуки — должны понимать, как страшно было бы их потерять. Но нет. Выслушала новую порцию бреда про то, что освободить Украину — это наш исторический долг. И всё это с пеной на губах, с дикой агрессией, как будто перед ними не родная дочь, а бандеровка стоит. Ладно, думаю, видно, ещё не отпустило, подождём. После этого мы недели три даже не созванивались.
10 апреля у мамы был день рождения. Я решила, что буду молчать, ни слова о войне — зачем портить праздник? Но они первые начали. К тому моменту уже стало известно о резне в Буче. Я спрашиваю: «А это вы как оправдывать собираетесь?» И тут понеслось. Оказывается, никого из мирных людей наши солдаты не убивали. Это всё провокация ВСУ, они сами убивают своих граждан, чтобы нас подставить перед всем миром. Мы, русские, вообще не начинаем войны, мы их заканчиваем. И сражаемся мы не с Украиной, а с Америкой. И да, ещё: мы чудом успели нанести упреждающий удар, пока они не напали. И я, дурочка, должна радоваться, что сейчас война идёт не на нашей земле, как планировали американцы, а в Украине.
Я пока всё это выслушивала, меня чуть не вырвало от омерзения. Открыла в телефоне фотографии убитых людей в Буче, показываю и спрашиваю: «Это что, тоже бандеровцы? Их-то за что?» А они мне: «Это всё фейки. Правильно закон приняли за фейки сажать, давно надо было. А то уже и про Путина гадости начали сочинять. А нам без него никак: погибнет Путин — погибнет и Россия».
Я смотрела на них и не узнавала. Кто эти люди? Куда они дели моих добрых, умных, понимающих родителей? И самая страшная мысль: что, если они всегда были такими, а я просто не хотела этого замечать? Сижу, в глазах слёзы, в горле пересохло, не вдохнуть. А они даже не видят, что со мной происходит, из них псевдопатриотическое говно через край хлещет… Муж меня схватил за руку, тянет: «Пошли домой», а я пошевелиться не могу. Как он меня домой довёз — не помню.
После этого я у родителей не была. Я всё понимаю, что они стареют, надо делать на это скидки, но не могу. Внутри какой-то ком ледяной, когда о них думаю… Знаете, я когда раньше читала про гражданскую войну, не понимала, как могло случиться, что сын против отца шёл, а брат против брата. А теперь хорошо понимаю. Для меня теперь мир тоже поделился на своих и чужих. И это огромное горе, что мои собственные родители стали мне чужими.
«МОЙ ГЛАВНЫЙ СТРАХ — ЧТО МУЖ НАПИШЕТ НА МЕНЯ ДОНОС»
— Со стороны мы, наверное, действительно выглядим идеальной парой: трое сыновей, все с высшим образованием, хороший дом, дача, отпуск за границей два раза в год, — говорит Ирина из Красноярска, 53 года. — Мне подруги вечно твердят: «Ирочка, как же тебе повезло!» Я с ними не спорю, а про себя думаю: «Интересно, что бы вы сказали, если бы узнали, что мой самый главный страх — что в один прекрасный день муж напишет на меня донос».
Как мы до этого дошли? Всё рухнуло 24 февраля. Я не слепая, видела, что происходит в стране, но, видимо, до конца не осознавала, к чему всё идёт. Прозрела, когда Россия на рассвете начала бомбить Киев, за освобождение которого сражался мой дедушка в Великую Отечественную. Мы с сыновьями так им гордились, когда несли его портрет в рядах «Бессмертного полка»… Слава богу, что дедушка не дожил до такого позора. Я много думала, как бы он поступил сейчас, и поняла: он бы отправился на Украину защищать мирных людей от напавших на них фашистов. Он бы ни на секунду не поверил чудовищной лжи, что льют нам в уши, потому что ясно, кто в этой ситуации прав — тот, на кого напали.
Мне это казалось настолько очевидным, что я даже не обсуждала это с мужем. Я почему-то была уверена, что мы смотрим на происходящее одинаково. И как же я ошибалась…
Где-то недельки через две после начала войны я поняла, что хватит себя изводить, пора приходить в себя. Позвала в гости подругу, мы открыли бутылочку вина и стали наперебой рассказывать друг другу, что обо всём этом думаем. Как раз вернулся с работы муж. Он постоял послушал нас, а когда подружка уехала, сказал: «Чтобы я этого дерьма больше не слышал». Я сначала даже не поняла, о чём он. Переспросила, что он имеет в виду, и обомлела, когда он ответил: «Наша страна снова сражается с фашистами. И пятой колонны в своём доме я не потерплю». Я на него посмотрела — и словно впервые увидела. Мы столько лет вместе, но я никогда не видела у него такого пафоса на лице.
После этого разговора я решила, что лучше тему вообще не поднимать. Надеялась, что пройдёт время, муж разберётся и одумается. Но всё становилось только хуже. Огромный скандал разразился, когда приехал в гости старший сын — он уже живет отдельно, со своей девушкой. Он против войны, как все нормальные люди.
Как они друг на друга кричали… Никогда таких ссор в нашем доме не было. Сын хлопнул дверью и уехал, а муж на меня накинулся: «Это ты во всём виновата, это ты детей предателями воспитала! Всё из-за тебя! Тебе в тюрьме место! Засажу гадину!» Я первый раз в жизни испугалась, что сейчас он меня ударит…
По-хорошему после такого нужно разводиться, это я понимаю. Но младший сын ещё учится, ему надо помогать. Старший со своей девушкой ребёнка ждут, им тоже помощь понадобится. А одной мне со всем этим не справиться. Да и как я им объясню, почему мы разводимся? Скажу: «Дети, ваш папа — зомбированный идиот, которые верит только Путину и готов ради него отречься от своих родных?» Не уверена, что они достаточно взрослые, чтобы такое пережить. Им сейчас и так тяжело — над ними висит дамоклов меч мобилизации. Старший признался, что скорее в ногу себе выстрелит, чем убивать пойдёт. Ему с беременной женой ещё и с нашими проблемами разбираться — это уж чересчур. Поэтому решила терпеть и молчать.
Перешла жить в гостевую. Когда переносила вещи, муж удержать не попробовал. Живём теперь как в двух вражеских окопах. Если встречаемся на «нейтральной территории», отворачиваемся. Сыновья всё это видят. Старший как-то спросил: «Мама, а ты не боишься, что папа и правда на тебя донос напишет?» Ответила, что не боюсь, он никогда так не поступит. Но это неправда: человека, в которого превратился мой муж, я не знаю и боюсь.
«ПУСТЬ ДЕТИ ЛУЧШЕ РАСТУТ БЕЗ ОТЦА, ЧЕМ С УРОДОМ»
— Как сейчас помню утро 24 февраля, — рассказывает Оксана из Владивостока, 37 лет. — Я сварила кофе, разливала по чашкам. И тут подружка звонит и говорит: «Война!» Я как чашку держала, так и выронила, разбила вдребезги. Брызги на ноги попали — и не почувствовала, что обожглась, потом уже заметила волдыри. Ведь нас как воспитывали: война — это самое страшное, что может быть.
Разбудила мужа: «Вставай, говорю, война началась». Включили новости, посмотрели, что происходит. Муж говорит: «Ну и чего ты меня так рано разбудила? Не нас же бомбят, а мы Украину. Пойду ещё полчаса досплю». Как вам такое? Мы третью мировую начали, а он спокойно спать пошёл. Там люди гибнут, а ему всё равно. Это как вообще? Нормально?
Дальше — больше. Потом он начал мне объяснять, что не о чем переживать. Давно пора было показать силу России, а то опустили нас ниже плинтуса, ни во что не ставят. А мы ведь великая держава, и хватит терпеть, что с нами так обращаются. Вот сейчас до Киева дойдём — и все поймут, что с нами надо считаться. Я спрашиваю: «Так, может, и ты воевать пойдёшь?» А он: «Может, и пойду, если надо будет».
Я как впервые его увидела. Конечно, я и раньше знала, что он за Путина. Когда «Крым наш» провернули, он всё восхищался, какой Путин молодец, вернул наши земли, которые Хрущёв неизвестно за что Украине «подарил». Рассуждал, что Горбачёв предатель русского народа, разбазарил страну.
Сейчас стыдно в этом признаваться, но мне тогда и самой казалось, что он в чём-то прав. Действительно, не украинцы же Крым отвоевали, а мы, так за что он им достался? Наверное, и правда хорошо, что он снова наш. И только когда война началась, у меня в голове всё встало на свои места. Неважно, есть на Украине фашисты или нет, это другая страна, и мы не имеем права вторгаться в неё, чтобы навести свои порядки. Мы все стали военными преступниками, и мне стыдно, что я русская. А что самое страшное, моим детям придётся стыдиться, что они русские.
Я когда об этом мужу сказала, он заорал: «Да как ты можешь такое вообще говорить? Ты русская, и этим гордиться нужно! Только посмей что-то такое детям сказать — сразу развод!» «Хорошо, — отвечаю, — развод так развод». В тот же день собрала детей и уехала к маме. Она меня пыталась успокоить, говорила, что нельзя разрушать семью из-за политики, что детям нужен отец и так далее. Но я считаю: пусть дети лучше растут без отца, чем с уродом, который будет им объяснять, что убивать других людей ради «великой России» — это нормально.
Какое счастье, что дети ещё маленькие и толком не понимают, что происходит, не задают много вопросов. Конечно, они очень скучают по отцу, особенно дочка. Всё время спрашивает: «Когда папа придёт? Почему мы больше все вместе не живём?» Я их успокаиваю, что всё будет хорошо, но жить в одном доме с человеком, который считает нормальным убивать ни в чём не повинных людей, я не могу.
Моя мама твердит: «Ты о детях не думаешь, для них самое страшное — это развод». Она не права, как раз о детях я и думаю. И самое страшное для них — это не развод, а жизнь рядом с моральным уродом, оправдывающим убийства. Хотя бы от этого я их спасла.
«НЕ ПЕРЕЖИВАЙ, Я ПОХОРОННЫЕ ПОТРАТИТЬ ТОЧНО НЕ СМОГУ, ВСЁ ТЕБЕ ОСТАНЕТСЯ»
— Мы с Серёжей поженились ещё студентами, — рассказывает Наталья из Красноярска, 44 года. — Нам пришлось очень нелегко: Сережа из Уяра, я из Боготола, в городе у нас никого и помочь нам было некому. Когда родился старший сын, Серёжа бросил вуз и пошёл работать: прожить с ребёнком на стипендию было невозможно. Устроился монтировщиком наружной рекламы — без диплома особого выбора не было. Мы думали, что это временно, а получилось, что навсегда. Вернуться в вуз так и не получилось, и Серёжа до сих пор работает монтировщиком. Это очень тяжёлая работа, но зато платят более-менее стабильно. А это для нас самое главное, потому что мы всегда жили от зарплаты до зарплаты.
Когда родился второй сын, мы решили, что нужно покупать жильё. Чтобы накопить на квартиру, девять лет откладывали каждую копейку, даже на еде экономили. Мясо на столе было пару раз в неделю, всё остальное время я старалась как-то выкручиваться. Стала настоящим чемпионом по оладушкам и блинам. Из одежды покупали только самое необходимое, в основном в секонд-хендах. И всё равно смогли накопить только на самую дешёвую хрущёвку на первом этаже.
Все эти годы я утешала себя тем, что не в вещах счастье. Зато живём дружно, сыновья растут умные и здоровые. Они оба решили стать айтишниками, потому что эта работа хорошо оплачивается.
Когда началась война, компания старшего сына решила релоцироваться. Он пришёл ко мне посоветоваться, что делать, и я сказала: уезжай. Как только младший закончил учебу, мы отправили его к старшему в Армению, и у меня словно камень с души упал. Я очень боялась, пока сыновья были в России, прям чувствовала, что они в опасности. И сентябрь показал, что я была права: когда началась мобилизация, нескольких одноклассников моих сыновей отправили на войну. Я бы этого просто не пережила. Я близко знаю одну семью, где сын сейчас в Украине: они тоже всю жизнь во всём себе отказывали, чтобы поставить детей на ноги. И вот награда от родного государства: «Вырастили сына — спасибо, теперь отдайте его нам на убой». Ужасно.
После отъезда сыновей остался страх за Серёжу, ведь его тоже могли забрать. 44 года — недостаточно много. И Серёжа, видимо, тоже это понимал, хотя и пытался меня успокаивать, что уже слишком старый.
Что происходит что-то странное, я впервые заметила, когда однажды вернулась домой и обнаружила, что Серёжа сидит на кухне с бутылкой 12-летнего Chivas Rеgal, — такие дорогие напитки он себе никогда в жизни не позволял. Я спрашиваю: «С чего вдруг? Что за праздник?» А он мне: «Не переживай, мать, не успею спиться. Всегда хотел попробовать, да все откладывал, а теперь пора». Я подумала, что ладно, перенервничал, почудит и успокоится. Но не тут-то было.
Через несколько дней я снова обнаружила, что Серёжа сидит с дорогой бутылкой, да ещё и с сигарой в руках. Он всегда курил, но только «Яву», если «Мальборо» — то по праздникам. А сигар до этого вообще в руках не держал. Я спрашиваю: «Сережа, что происходит?» А он отвечает: «Ничего. Просто захотел покурить Кохиба, пока не поздно. Вот целую коробку заказал».
Я в интернет залезла, посмотрела цену — и чуть не упала. Одна такая коробка 57 тысяч стоит — у нас вся мебель в квартире дешевле. Говорю: «Ты где денег-то на это взял?» А он спокойно так отвечает: «Кредит оформил. Цель — "на сбычу мечт". Решил, что хватит экономить, а то если заберут, то так и помру, ничего в жизни не попробовав. Я и костюм себе горнолыжный заказал — поеду на Ергаки кататься». Я спрашиваю: «А с каких таких доходов ты кредит гасить собираешься?» А он: «Не переживай, мать, отправят меня на Украину — с гробовых отдашь».
Я сказала, что он совсем с ума сошёл от страха. А он: «Это ты с ума сошла, если не видишь, что вокруг происходит. У нас на работе уже двоих забрали. Сколько им жить осталось — месяц или два? А что они в жизни видели? Только нищету да работу, больше ничего. Я так не согласен. Если всё равно помирать, так хоть оторвусь напоследок. И ты мне помешать не сможешь, даже не пытайся». Я говорю: «Если обо мне не думаешь, то хоть о детях подумай». А он: «А чего об них думать? Они уже взрослые, сами о себе могут позаботиться. А о тебе государство позаботится, когда меня убьют. Не переживай, я похоронные потратить точно не смогу, всё тебе останется».
С тех прошло больше двух месяцев, а этот дурдом всё не заканчивается. Он то еду из дорогого ресторана закажет, то кроссовки новые себе купит. Продал машину, на которую мы столько лет копили. Что со всем этим делать, я понятия не имею. Несколько раз пробовала поговорить — без толку. Думаю подать на развод — может, хоть это его в чувство приведёт?
«ДВА ГОДА МЫ МЕЧТАЛИ О РЕБЁНКЕ. И ВОТ Я БЕРЕМЕННА И СОВЕРШЕННО НЕ ПОНИМАЮ, ЧТО ДЕЛАТЬ»
— Мы с мужем пришли к решению завести ребёнка два года назад, — рассказывает Мария из Красноярска, 32 года. — Я думала, что раз мы оба молодые и здоровые, никаких проблем с этим не будет, но забеременеть всё не получалось. Больше года мы ходили по врачам, сдали миллион анализов, оба прошли полное обследование, но ничего внятного нам так и не сказали. В какой-то момент я устала и решила: пусть будет как будет. Забеременею — отлично, не получится — значит, не судьба.
Когда началась война, мысли о ребёнке отошли на десятый план. Муж сутками пропадал на работе. Я тоже стала больше работать, чтобы не погрузиться в думскроллинг. А в сентябре, когда началась мобилизация, стало совсем ни до чего. Многие друзья наспех похватали вещи и уехали из страны.
Мы тоже на панике чуть не купили билеты в Турцию, но потом подумали: на что мы будем жить? Ни у мужа, ни у меня дистанционной работы нет. Сбережений надолго не хватит, потратим — и дальше что? А главное, что нам делать с родителями? Как мы их бросим? Если с ними что-то случится, когда мы будем за границей, что мы будем делать? А если вообще границы закроют и мы не сможем прилететь даже на похороны? В общем, сплошные вопросы и ни одного внятного ответа. Решили, что попробуем переждать.
Со всеми этими проблемами я совсем перестала следить за календарём, а когда спохватилась, поняла: нужно покупать тест на беременность. Знаете, я уже много раз была в этой ситуации: когда ты ждёшь, сколько полосок будет — две или одна, и молишься. В этот раз я впервые молилась, чтобы полоска была одна. Только не сейчас. И конечно же, как назло, две… Два года мы мечтали о ребёнке. Два года я каждый день думала, как обрадуюсь, когда увижу эти две полоски… И вот я беременна и совершенно не понимаю, что делать.
Мне было страшно смотреть на мужа, когда я сказала ему о ребёнке. Он вышел на балкон, закурил, хотя давно бросил. Полчаса, наверное, простоял. Потом вернулся и говорит: «Я понимаю, что должен обрадоваться, но не могу. Знаешь, о чём я всё это время думал, — кто будет растить моего ребёнка, если меня отправят на войну и убьют. Увижу ли я его вообще или меня убьют до того, как он родится? Ни о чём другом думать не могу». Что я могла на это ответить? Сказала: «Понимаю. Давай тогда будем надеяться, что, когда всё закончится, нам повезёт ещё раз».
С тех пор прошло уже три месяца. Умом я понимаю, что сделала правильный выбор. Муж тоже говорит, что не нужно переживать. Но я всё думаю: если у нас больше не будет детей, не начнём ли мы ненавидеть друг друга за это решение? Сможем ли себя простить? Не знаю. Точно знаю только одно: я никогда не прощу тех, кто начал войну и поставил нас в эту безвыходную ситуацию. Они прощения не заслуживают и не получат.