Во время визита президента России Владимира Путина в Астану на прошлой неделе казахстанский коллега Касым-Жомарт Токаев лично встретил его и принял со всей помпезностью, подчеркивая статус Москвы как стратегического союзника.
Но при этом произошла смена акцентов, которую трудно игнорировать.
Для Путина визит в Астану 9 ноября стал одной из трех известных зарубежных поездок после того, как Международный уголовный суд (МУС) выдал ордер на его арест в связи с предполагаемыми военными преступлениями, совершенными в Украине.
Для Казахстана и Центральной Азии в целом, напротив, встречи на высоком уровне с лидерами влиятельных держав стали довольно обыденным явлением.
В последнее время дипломатический календарь практически не дает передышки.
Пока президенты России и Казахстана вели переговоры, в соседнем Узбекистане проходил саммит Организации экономического сотрудничества (ОЭС), на котором присутствовали такие высокопоставленные гости, как турецкий лидер Реджеп Тайип Эрдоган и президент Ирана Эбрахим Раиси. Казахстан на встрече представлял премьер-министр Алихан Смаилов.
В тот же день в Ташкент прибыл президент Италии Серджо Маттарелла, который провел переговоры с главой Узбекистана Шавкатом Мирзиёевым и другими высокопоставленными лицами.
3 ноября в Астане прошел саммит Организации тюркских государств, в которой, как и в ОЭС, не состоят ни Россия, ни Китай.
До этого Токаев и Мирзиёев принимали у себя президента Франции Эммануэля Макрона, что стало, пожалуй, самым нашумевшим дипломатическим визитом сезона.
И если в октябре было некоторое затишье, то сентябрь был весьма насыщенным: лидеры пяти стран региона провели переговоры с президентом США Джо Байденом на полях Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке, а затем побывали в Берлине, где встретились с канцлером Германии Олафом Шольцем.
Некоторые из этих встреч, конечно, планировались давно.
Но несомненно одно: за почти два года войны России в Украине Центральная Азия вызвала такой уровень дипломатического интереса, какого не было по крайней мере с первых лет вторжения США в Афганистан, а, возможно, и с первых лет обретения независимости пятью странами более 30 лет назад.
И это ставит вопрос о том, насколько долгим может быть интерес.
Итальянский независимый эксперт по Центральной Азии Давиде Канкарини сравнивает внезапный всплеск международных контактов с «пузырем» — эта метафора используется в финансовой сфере, когда активность перевешивает «фундаментальные показатели», которые обычно привлекают инвестиции.
В то же время Канкарини признаёт, что Центральная Азия «обладает большим потенциалом», а предпочтения Мирзиёева и Токаева в отношении диверсификации внешней политики служат благоприятными факторами.
Поэтому, несмотря на то, что в некоторых визитах много «символизма», «каждый лидер, приезжающий в регион, уезжает, подписав экономические и политические соглашения, имеющие определенное значение», отмечает Канкарини в интервью Азаттыку.
РЕГИОН «БОЛЬШОЙ ВЫГОДЫ ДЛЯ ВСЕХ»?
Визит Макрона в регион 1-2 ноября в западных СМИ освещали как поездку на фоне растущей геополитической конкуренции в Центральной Азии, в заголовках публикаций говорилось о новой «Большой игре» и приходе Парижа на «задний двор» России и Китая.
Подобные формулировки менее популярны внутри региона: заместитель министра иностранных дел Казахстана Роман Василенко оптимистично предложил в качестве альтернативы лозунг «Большая выгода для всех» во время выступления на конференции по мировой политике в Абу-Даби 5 ноября.
Однако Макрон явно чувствовал себя конкурентоспособным, когда высоко оценил Казахстан за «отказ быть вассалом какой-либо державы» — явная отсылка на нейтралитет Астаны в отношении Украины перед лицом очевидного давления со стороны Москвы.
В ходе его визита казахстанские и французские компании подписали договоры на сумму 1,4 миллиарда долларов в сфере транспорта, машиностроения, здравоохранения и агробизнеса, не считая недавнего соглашения о строительстве ветряной электростанции стоимостью около 2 миллиардов долларов на юге Казахстана, которую построит французская компания Total Energies.
В Узбекистане Париж также сосредоточился на углублении и расширении экономического сотрудничества.
После отъезда Макрона министр горнодобывающей промышленности и геологии Узбекистана Борис Исламов заявил об ожидаемом поступлении инвестиций в размере более 500 миллионов долларов от французской государственной атомной компании Orano, при условии достижения договоренностей о разработке двух новых урановых месторождений. Стороны также договорились об инвестициях в сеть логистических центров, которые помогут увеличить экспорт сельскохозяйственной продукции.
Возможно, определяющим визуальным элементом визита стали теплые, долгие объятия и рукопожатия Макрона и Мирзиёева перед ночной прогулкой по комплексу Silk Road City в Самарканде.
Подобные снимки хорошо смотрятся в узбекских аккаунтах в Instagram’е, но в Москве они, скорее всего, не вызывают восторга.
Поэтому неудивительно, что министр иностранных дел России Сергей Лавров в интервью 12 ноября заявил, что Европейский союз пытается (но безуспешно) вытеснить Москву из Центральной Азии, где, по его словам, Россия «исторически присутствует».
Накануне стало известно, что Макрон может вскоре посетить третью центральноазиатскую республику, Кыргызстан. Администрация президента Садыра Жапарова сообщила, что французский лидер положительно отреагировал на приглашение.
ПОКАЖИТЕ МНЕ ДЕНЬГИ!
Визит Макрона повысил ставки на поездку Путина в Астану, которая была согласована ранее в этом году, примерно в то время, когда МУС выдал ордер на его арест.
Казахский политолог Досым Сатпаев в ходе дискуссии в YouTube-программе журналиста Вадима Борейко «Гиперборей» заявил, что поездка была больше нужна Путину, нежели Токаеву, который ранее встречался с лидерами мировых держав — Сатпаев назвал встречи «хороводом» международных контактов между Центральной Азией и другими государствами.
Несмотря на теплый прием Путина, на встрече читались признаки напряженности, которая не дает покоя отношениям между странами с начала войны в Украине.
Одним из таких признаков было то, что российские официальные лица стали хвататься за наушники, когда Токаев решил произнести несколько фраз на государственном языке, казахском, а затем вернулся к русскому, которым он владеет в совершенстве. Делегация из Москвы задалась вопросом, зачем нужна была эта часть на казахском языке, не издеваются ли над ними.
Другим моментом стало то, что Путин в очередной раз перепутал отчество Токаева во время их совместного выступления. Он так часто ошибается при произнесении имени и отчества казахского коллеги, что многие теперь задаются вопросом, не были ли эти ошибки намеренными.
Однако, несмотря на уязвимость Москвы, говорить о снижении российского влияния в Казахстане пока рано, считает Сатпаев, ссылаясь на «геометрический рост» числа российских и совместных казахстанско-российских компаний, зарегистрированных в Казахстане в последние годы, а также на недавние случаи продажи казахстанскими олигархами части своего бизнеса россиянам.
Более того, между Казахстаном и Россией бурно развивается торговля «в рамках серого импорта», утверждает Сатпаев, имея в виду схемы обхода санкций, которые Запад ввел против России.
К концу визита Путина не было объявлено о крупных сделках, но были подписаны меморандумы о взаимопонимании между министерствами энергетики двух стран касательно российских инвестиций в строительство трех тепловых электростанций в казахстанских городах Кокшетау, Усть-Каменогорск и Семей.
Председатель сената парламента Казахстана Маулен Ашимбаев 10 сентября отвечал на вопросы журналистов о том, не являются ли эти сделки «плюшкой» для России в условиях, когда шансы Москвы на строительство АЭС в Казахстане несколько уменьшились.
Ашимбаев напомнил журналистам, что вопрос о строительстве АЭС будет вынесен на всенародный референдум, и это «никоим образом» не связано с соглашениями по электростанциям.
Однако в условиях, когда власти решительно поддерживают идею атомной энергетики, проект, похоже, будет реализован.
А это означает для Казахстана очередное геополитическое балансирование, поскольку Астана стремится пойти навстречу Москве, чей государственный ядерный гигант «Росатом» выглядел вполне достойным участником до войны и санкций, которые бросили тень на его участие в проекте.
Слабая игра России в контексте инвестиций стала очевидной и для менее крупных стран Центральной Азии.
В прошлом году на региональной встрече президент Таджикистана Эмомали Рахмон в своей экстраординарной речи просил Путина инвестировать больше средств в его страну и заявил, что Москва не проявила к Таджикистану достаточного «уважения», прислав на торговую ярмарку в Душанбе лишь заместителя министра.
Перед тем как отправиться на саммит ОЭС в Ташкент, Рахмон провел переговоры с президентом Ирана Раиси, на которых было объявлено о заключении исторического соглашения о безвизовом режиме для поездок граждан, а также о сделках в области торговли, транспорта и культуры.
Несмотря на отношения любви и ненависти с Тегераном, таджикские власти теперь просят Иран оказать содействие в экспорте нефти для обеспечения сырьем бездействующих нефтеперерабатывающих заводов. Такой шаг может ущемить давние интересы Москвы на местном энергетическом рынке.
По мнению Дженнифер Брик Муртазашвили, директора-основателя Центра управления и рынков при Питтсбургском университете, все это — элементы сложной картины, в которой Москва сохраняет «ведущую стратегическую позицию» в Центральной Азии, но при этом теряет рычаги влияния.
«Другие государства стали свидетелями слабости России, а также геостратегической важности Центральной Азии, и возросший интерес к региону дает этим государствам шанс реализовать свою давнюю многовекторную внешнюю политику, о которой они давно мечтали», — говорит она.
Прогнозируя, что «быстрый темп дипломатии сохранится» в ближайшем будущем, эксперт предостерегает, что это окно возможностей не может быть открыто вечно.
«Интерес остального мира со временем может угаснуть», — говорит Муртазашвили.
Крис РИКЛТОН
