В Иране в ходе продолжающихся с 28 декабря антиправительственных выступлений погибли уже не менее 20 демонстрантов, а также как минимум один полицейский. В Тегеране с субботы задержаны более 450 человек. Сперва протесты населения были связаны с общим повышением цен на все основные продукты и товары, но затем быстро приобрели политический характер. Участники стихийных манифестаций начали выражать открытое недовольство правительством и клерикальным режимом, попытались атаковать полицейские участки и военные базы, а также начали скандировать лозунги в поддержку свергнутой в 1979 году шахской династии Пехлеви.
Нынешняя волна протестов в Иране стала крупнейшей акцией гражданского неповиновения со времен протестов против итогов президентских выборов 2009 года и переизбрания тогдашнего президента Махмуда Ахмадинежада, известных как "Зеленая революция". В тот раз выступления против власти возглавила интеллектуальная элита, и в основном в столице. Нынешние протесты начались одновременно и в Тегеране, и в провинциях, в том числе в глубинке, где население традиционно поддерживает правительство.
Высший совет национальной безопасности Ирана заявил, что за демонстрантами якобы стоят США, Великобритания и Саудовская Аравия. 31 декабря официальный Тегеран заблокировал в стране социальную сеть Instagram и мессенджер Telegram. Иранский президент Хасан Роухани в новогоднем выступлении осудил проявления насилия и повреждения общественной собственности, однако призвал правительство "создавать возможности для законной критики".
О подоплеке нынешней ситуации в Иране в интервью Радио Свобода рассуждает политолог-востоковед, внештатный сотрудник британского аналитического центра Chatham House Николай Кожанов.
– Массовые выступления против властей в Иране начались очень неожиданно и бурно, и буквально накануне Нового года, когда почти весь мир отдыхал и праздновал. Или эти протесты кажутся неожиданными лишь для сторонних наблюдателей?
– Иран – страна в первую очередь мусульманская. Христианское Рождество, да и Новый год в привычном нам виде там, как ни удивительно, неофициально немного отмечают, в Тегеране, особенно в последние годы, можно было видеть и шары, и елки. Но все-таки для иранцев, в основной их массе, сейчас идут просто обычные дни. Что касается внезапности: неожиданность – это вообще визитная карточка Ирана. Все социальные взрывы, все народные выступления за последние 35–40 лет в Иране вызревали изнутри, долго и внешне незаметно. И это касается как Исламской революции 1979 года, так и более поздних и менее масштабных выступлений.
Неожиданность – это вообще визитная карточка Ирана.
Недовольство внутри страны накапливалось достаточно давно. Во многом оно было связано с ухудшением экономической ситуации и в первую очередь с одной важной ошибкой, которая была допущена иранским руководством. В течение многих лет правительство этой страны отвлекало внимание иранцев от внутренних насущных проблем – проблемами внешними. Все структурные экономические беды объяснялись санкциями со стороны Запада, которые на самом деле эти проблемы только ухудшали, но никак не создавали. В результате возникло ложное ощущение, что снятие санкций приведет к немедленному улучшению и росту экономики и благосостояния. Когда после подписания соответствующих соглашений с Западом в 2015 году этого не произошло, у народа стали возникать вопросы.
Более того, правительство Ирана фактически не учло то, что любые санкции имеют кумулятивный эффект. То есть их формальное снятие "сегодня" – а ведь западные санкции ко всему прочему были сняты лишь частично, но не окончательно, – не означает, что эффект от них исчезнет уже "завтра". Накопившиеся структурные проблемы экономики продолжали наслаиваться на проблемы, вызванные последствиями противостояния с Западом. В итоге Иран поражен такими бедами, как продолжающийся рост инфляции, нестабильное экономическое развитие, высокая безработица и, что важно, существенное социальное расслоение. Сдерживать это негативное развитие правительству Хасана Роухани удавалось далеко не всегда.
– А в Иране существует независимая, несвязанная с властью экономическая элита, крупные бизнесмены и компании, которые могут влиять и на экономическую ситуацию, и даже сыграть роль в нынешнем накале страстей? Или вся торгово-финансовая элита непосредственно связана либо с духовенством, либо с Корпусом Стражей Исламской революции, либо еще с кем-то на самом верху?
– Иранская элита очень сильно раздроблена. Говорить о том, что в стране есть некий определенный центр силы, с которым связан весь бизнес Ирана, невозможно. Но, с другой стороны, вся иранская экономическая система выстроена таким способом, что государство довлеет над всем частным сектором. И роль этого частного сектора крайне отрегулирована и зарегулирована. Как говорят сами иранцы, "у нас нет частного сектора, у нас есть полугосударственный сектор", подразумевая под этим, что фактически бизнес в этой стране без связи с той или иной властной группировкой вести практически невозможно. Если вы начнете взаимодействовать с любой крупной и формально совершенно частной компанией, то в конце концов неожиданно осознаете, что ее руководство, так или иначе, связано либо, как вы уже упомянули, с духовенством, либо с КСИР, либо с одним из властных кланов, которые существуют в стране.
"У нас нет частного сектора, у нас есть полугосударственный сектор".
– Это удивительно напоминает Россию!
– Я обычно стараюсь не проводить такие параллели между Россией и Ираном, так как все-таки форма существующих там и там режимов несколько разнится, но, к сожалению, да, некоторые сравнения напрашиваются сами собой.
– Протесты с требованием экономическо-социальных перемен ведь мгновенно сменились откровенными политическими выступлениями, с требованиями смены власти. Начались прямые столкновения с силами правопорядка. Этот стремительный процесс был естественен?
– Если учитывать градус недовольства, который достаточно долго накапливался в иранском обществе, то можно говорить, что процесс естественен. Но я не соглашусь полностью с вами касательно того, что мы наблюдаем мгновенную эволюцию социального протеста в политический. На данный момент, в отличие, допустим, от тех же выступлений 2009 года, на протестную сцену вышли сразу несколько разных сил. Те люди, которые протестовали в Мешхеде, откуда все вроде бы началось, по некоторым данным, на улицы-то вышли после пятничной молитвы, которая в Иране играет роль регулярной политинформации, на которых до населения в мечетях доводятся определенные тезисы. И тезис, что "президент неправ", судя по одной из версий (мы, к сожалению, не имеем полностью достоверных источников), был вброшен в народ духовенством, а точнее, одним местным очень авторитетным имамом, представляющим весьма консервативные круги. Фактически весьма правдоподобной выглядит версия о том, что изначально это народное волнение было зажжено консерваторами, изнутри самого режима, чтобы оказать давление на нынешнего президента и его политику.
Протест 2009 года, конечно, был подавлен очень жестоко, но не разгромлен, а загнан глубоко в подполье, на "иранские кухни".
Параллельно с этим, я думаю, нынешнее пока еще не восстание, а скорее, все еще выступление наиболее социально незащищенных и находящихся внизу общества слоев населения спровоцировало вспышку и открытого выражения неприятия политики властей и у тех, кто связывал себя с "зеленым движением" 2009 года. Оно-то как раз больше формировалось из части среднего класса, и из молодежи, студентов. Именно они в 2009 году выдвигали яркие политические требования. Думаю, что и в этот раз именно эта часть иранского общества как раз и добавила политические требования к требованиям экономическим. Возник своеобразный протестный коктейль. И не стоит забывать, что протест 2009 года, конечно, был подавлен очень жестоко, но не разгромлен, а загнан глубоко в подполье, на "иранские кухни". И сейчас с "иранских кухонь" он вновь выходит на политическую арену.
– Новогоднее выступление президента Хасана Роухани всем показалось необычно и неожиданно мягким. Он чувствует неуверенность в своих силах?
– Хасан Роухани был сделан президентом как компромиссная фигура. Он сам по себе находится в достаточно непростом положении, между нескольких огней, подвергаясь критике со всех сторон. И со стороны консервативных кругов той же элиты, которая не очень одобряет его курс на сдержанную внешнюю политику и попытки проведения внутренних преобразований. С другой стороны, без прямого одобрения со стороны Верховного лидера аятоллы Хаменеи, и опять же значительной части консервативной элиты, Хасан Роухани не может эти преобразования проводить. С еще одной стороны, президент Ирана понимает, что существует электорат, которому было дано очень много обещаний во время первой, а потом второй президентских кампаний. Обещания эти были связаны именно с экономическими преобразованиями. Роухани просто вынужден лавировать. С одной стороны, успокаивать консервативные круги, заявляя, что протестующие не имеют права разрушать собственность в ходе выступлений и наносить ущерб силам правопорядка. А с другой стороны, пытаться сохранить электорат и общий язык с теми, кто фактически вышел протестовать против него, говоря что-то вроде: "Ребята, хорошо, вы также имеете право на выражение своего недовольства". Поэтому сейчас он просто пытается усидеть на двух стульях.
– Официальный Тегеран с первого дня обвиняет в подготовке этих протестов некие "внешние силы", за которыми легко угадываются, в первую очередь, Саудовская Аравия, а также США. Да в последние сутки это было прямо так и заявлено. Здесь может быть хоть доля правды?
– Я добавлю, что у иранцев, в силу исторической памяти, еще очень болезненное отношение к Великобритании, и в происходящем иранскими властями сегодня обвиняется вовсю еще еще и британское правительство. Здесь мы имеем дело с традиционной для Ирана в последние 30–35 лет пропагандистской кампанией. Потому что та же Исламская революция была революцией, если пользоваться старым языком, "антиколониальной", то есть направленной против внешних сил и их вмешательства во внутренние дела страны. По этой причине в последние 30–35 лет одной из основ идеологии современного Ирана было представление своей страны как осажденной крепости. И списывание целого ряда внутренних проблем на тот факт, что Иран находится в "кольце врагов". "Зловещую руку Запада" или происки арабских монархий иранский режим видел практически во всех выступлениях против него.
Одной из основ идеологии современного Ирана было представление своей страны как осажденной крепости.
У иранских властей существует на этот счет устойчивая паранойя. Память о том, что в течение примерно 150 лет, до 1979 года, Иран был фактически разменной монетой в большой игре сперва Российской и Британской империй, а потом СССР и Великобритании и СССР и США (а периодически в регион упорно пыталась влезать еще и Германия), почти автоматически заставляет Тегеран подозревать и видеть за каждым высказанным нестандартным мнением влияние извне, попытку вмешательства. А таких протестных мнений уже было высказано ведь весьма много.
Более того, есть и такой факт: нынешние протестующие, например, обвиняют конкретно Москву и российские власти в помощи режиму в подавлении восстания 2009 года! Это такая болезнь, свойственная всему иранскому обществу. И при всем этом говорить всерьез о том, что имеются хоть какие-то реальные свидетельства такого внешнего влияния, совершенно невозможно.
– А как объяснить внезапный всплеск романтической ностальгии по временам "старого монархического Ирана"? И откуда-то взявшееся у молодых иранцев стремление облагородить правление шахской династии Пехлеви, казалось бы, ушедшей в небытие? Ведь такие лозунги, из серии "вернем все назад", тоже массово зазвучали на улицах иранских городов. Это кажется поразительным?
– Здесь мы имеем дело с мифом о "золотом времени", который возникает у каждого поколения как реакция на неудовлетворенность текущими реалиями и отсутствие надежды на улучшение этих реалий. Я вроде бы сам уже говорил, что не люблю сравнений современного Ирана с современной Россией, но здесь не может не вспомниться странная "ностальгия" по временам СССР, которая вдруг неожиданно возникла у поколения, рожденного после 1991 года! Тот же самый эффект – отрицание текущих реалий и попытка найти спасение в прошлом. Возвращаясь к Ирану, укажу на еще один знаковый факт: в последние несколько лет в стране стали очень популярны, помимо идеализации истории правления династии Пехлеви, также, например, отмечания всевозможных зороастрийских праздников. Или дня рождения Кира II Великого, основателя древнейшей державы Ахеменидов, по сути первой великой персидской империи. Суть одна и та же – попытка найти в прошлом надежду на то, что хоть какие-то изменения возможны в будущем.
– В целом доказывает ли происходящее, и все, что вы рассказываете, что народ в Иране перестал бояться власти духовенства? Ведь десятилетиями там правит жесткий авторитарный и агрессивный режим, в основе которого лежит крайне консервативная религиозная идеология. Если уж проводить прямые параллели: да представьте себе в каком-нибудь 1957 или 1967 году толпу в России, в любом городе, осмеливающуюся скандировать "Да здравствует Николай II! Долой коммунистов!"
– Я не могу сказать, что иранский народ перестал бояться. Разве что его малая часть. И по-прежнему существуют те, кто верит в этот режим, в идею Исламской республики, и их много. Повторю, не все те, кто вышли на площади протестовать против Хасана Роухани и его экономической политики, выступают против, мягко говоря, исламского строя. Скорее всего, просто значительную часть иранского общества власти довели до определенной черты, градуса ярости. Я достаточно часто в последнее время ездил в Иран. Определенное напряжение чувствовалось в людях там давно, а больше всего то, что уровень средней нищеты стал очень виден, особенно на улицах. Он присутствовал в иранской жизни всегда, но, если сравнивать 2005 год, когда я в первый раз оказался в этой стране, и только что ушедший 2017 год, то отличия казались мне очень разительными. Однако говорить, что Иран стоит на пороге какой-то новой революции, пока что очень рано.
– О приходе революции можно говорить тогда, когда соблюдается, в том числе, одно из непременных условий: когда армия и правоохранительные органы выходят из повиновения властей. Сейчас официальный Тегеран по-прежнему твердо может рассчитывать на поддержку спецслужб, КСИРа, армии и т. д.?
– Я думаю, да. Есть еще одно важное условие для начала успешной революции: у восставших еще и должен быть лидер. Одним из итогов подавления протестов 2009 года было то, что все, кто мало-мальски мог бы возглавить эту революцию, движение или оппозицию, были уничтожены. На данный момент манифестации в Иране проходят стихийно. Но правительство, судя по всему, силу вовсю применять готово, и она у него есть. А вот у демонстрантов пока что никакого своего "второго аятоллы Хомейни" нет, – говорит Николай Кожанов.
