Автор: Сайдумар Салимов
Я, как вы уже поняли, действующий офицер российской армии. С 1985 года, как поступил в военное училище, редко ездил домой к родителям, только в очередной отпуск. Сначала постоянные переезды в новые гарнизоны, потом война на моей родине, дальше локальные войны в России, в которых я принимал непосредственное участие, границы, которые появились между нашими государствами - было много причин, по которым не получалось чаще навещать маму.
Когда в декабре сообщили о смерти моей мамы, я прилетел домой, но на ее похороны не успел. Отец, я и трое моих братьев сходили на могилу мамы и вернулись домой. Это был второй день после похорон. Дома у нас было очень много гостей: родственники, соседи, друзья. Все, что успел запомнить из того, что вокруг меня происходило, это как аксакал нашего рода, дядя моего отца, сказал: «На похоронах этой женщины было больше тысячи людей. Такого я давно не помню, тем более на похоронах женщины». Мне стало дурно: маму хоронила «тысяча» людей, но не я.
Я пошел в дальнюю комнату, чтобы остаться одному и подумать, немного успокоиться. Но у меня ничего не получилось. В комнату по одной заходили ее соседки-подружки. Я обратил внимание, как постарели эти некогда красивые и сильные женщины. Им было от пятидесяти до восьмидесяти лет. Каждая подходила ко мне, обнимала и целовала нежно и ласково, как это делала моя мама, при этом они все - кто в голос, кто беззвучно - плакали. Плакали все. Я
не знал, что говорить.
Я не могу словами передать то, что творилось у меня в душе и в голове. Я плакал, беззвучно плакал, и слезы не переставая предательски текли из моих глаз. Большая комната была полна мам, но моей мамы среди них не было. При этом они все говорили, что если бы я успел приехать на два дня раньше, то застал бы ее живой. Бедные мамы, они думали, что я собирался навестить ее, они думали, что я знал о ее болезни. Боже! Прости, мама, если ты слышишь меня.
В комнате десять на четыре по кругу на разложенных на полу национальных матрацах сидели ее подружки-соседки. Они всегда так собирались и садились в круг в мои редкие приезды домой. И я рассказывал им о своей жизни, о странах, в которых побывал, о личной жизни...
Когда я или кто-то из братьев приезжал домой, тогда они, договорившись между собой, приходили поздравлять маму с приездом сына. Они при маме ругали нас, что редко звоним и совсем редко навещаем ее. Мама защищала и оправдывала нас перед подружками. Мы, сыновья, были лучшими для нее, самыми дорогими для нее людьми. Она жила ради нас, ее сыновей.
Теперь ее подружки сидели вокруг меня и рассказывали, что она до последнего дня вставала рано утром, помогала своим невесткам по хозяйству, потом выходила из дома, садилась на свое место и смотрела с надеждой на дорогу.
Я помню, когда приезжал в отпуск домой и когда выходил из дома в магазин или просто по делам в город и потом возвращался обратно, то замечал, что мама всегда сидела рядом с нашими воротами на табуретке и ждала меня. В эти дни она излучала счастье. Тогда она вставала со своего места и заходила вместе со мной в дом. Наши друзья шутили, когда приходили к нам, что, если мама не сидит у ворот, значит, можно не спрашивать: вы, братья, находитесь дома.
Мимо нашего дома проходила дорога в центральную часть города. Она была видна до перекрестка, до которого было около восьмисот метров, и от этого перекрестка можно было попасть в любую часть нашего города.
Отцу не удалось переубедить ее, чтобы она не сидела у ворот и не ждала понапрасну каждый день возвращения сыновей, и он решил сделать специально для нее лавочку.
К ней всегда приходили соседки-подружки и они вместе глядели на дорогу. Почти у каждой из них было по десять детей, каждая, жалея и поддерживая мою маму, ждала и надеялась, что кто-то из ее детей тоже появится из-за поворота. Но больше они болели за нее и ругали нас, за то, что мы никак не возвращались.
Автор Сайдумар Салимов
Ее ожидание и упорство, с которым она ждала нас, сыновей, незаметно для окружающих стало каким-то символом надежды на обязательную и неизбежную встречу матери с сыном. Наши друзья, когда приходили в гости, так и говорили нам об этом. Кажется, они, дети своих матерей, завидовали, что у нас такая мама. Завидовали нам, сыновьям, которые были недостаточно благодарны этой святой женщине, нашей маме.
Все эти годы ежедневно кто-нибудь из моих друзей или одноклассников специально проходили или проезжали мимо нашего дома, чтобы остановиться и хоть одну минуту поговорить с ней. Спасибо, ребята. Я вас помню, и мама обязательно заступится за вас там, наверху, когда придет время.
Извините, пока я больше не могу писать о маме. Все эти минуты мне тяжело было писать, я стараюсь писать, но глаза меня подводят, все время, не переставая, текут слезы. Со временем я, может, напишу, какая у меня была мама. И надеюсь, что каждый ребенок, независимо от возраста, который прочитает о это, узнает в ней свою маму.
Я, как вы уже поняли, действующий офицер российской армии. С 1985 года, как поступил в военное училище, редко ездил домой к родителям, только в очередной отпуск. Сначала постоянные переезды в новые гарнизоны, потом война на моей родине, дальше локальные войны в России, в которых я принимал непосредственное участие, границы, которые появились между нашими государствами - было много причин, по которым не получалось чаще навещать маму.
Когда в декабре сообщили о смерти моей мамы, я прилетел домой, но на ее похороны не успел. Отец, я и трое моих братьев сходили на могилу мамы и вернулись домой. Это был второй день после похорон. Дома у нас было очень много гостей: родственники, соседи, друзья. Все, что успел запомнить из того, что вокруг меня происходило, это как аксакал нашего рода, дядя моего отца, сказал: «На похоронах этой женщины было больше тысячи людей. Такого я давно не помню, тем более на похоронах женщины». Мне стало дурно: маму хоронила «тысяча» людей, но не я.
Автор Сайдумар Салимов
Я пошел в дальнюю комнату, чтобы остаться одному и подумать, немного успокоиться. Но у меня ничего не получилось. В комнату по одной заходили ее соседки-подружки. Я обратил внимание, как постарели эти некогда красивые и сильные женщины. Им было от пятидесяти до восьмидесяти лет. Каждая подходила ко мне, обнимала и целовала нежно и ласково, как это делала моя мама, при этом они все - кто в голос, кто беззвучно - плакали. Плакали все. Я
Мне стало дурно: маму хоронила «тысяча» людей, но не я
не знал, что говорить.
Я не могу словами передать то, что творилось у меня в душе и в голове. Я плакал, беззвучно плакал, и слезы не переставая предательски текли из моих глаз. Большая комната была полна мам, но моей мамы среди них не было. При этом они все говорили, что если бы я успел приехать на два дня раньше, то застал бы ее живой. Бедные мамы, они думали, что я собирался навестить ее, они думали, что я знал о ее болезни. Боже! Прости, мама, если ты слышишь меня.
В комнате десять на четыре по кругу на разложенных на полу национальных матрацах сидели ее подружки-соседки. Они всегда так собирались и садились в круг в мои редкие приезды домой. И я рассказывал им о своей жизни, о странах, в которых побывал, о личной жизни...
Когда я или кто-то из братьев приезжал домой, тогда они, договорившись между собой, приходили поздравлять маму с приездом сына. Они при маме ругали нас, что редко звоним и совсем редко навещаем ее. Мама защищала и оправдывала нас перед подружками. Мы, сыновья, были лучшими для нее, самыми дорогими для нее людьми. Она жила ради нас, ее сыновей.
Теперь ее подружки сидели вокруг меня и рассказывали, что она до последнего дня вставала рано утром, помогала своим невесткам по хозяйству, потом выходила из дома, садилась на свое место и смотрела с надеждой на дорогу.
Я помню, когда приезжал в отпуск домой и когда выходил из дома в магазин или просто по делам в город и потом возвращался обратно, то замечал, что мама всегда сидела рядом с нашими воротами на табуретке и ждала меня. В эти дни она излучала счастье. Тогда она вставала со своего места и заходила вместе со мной в дом. Наши друзья шутили, когда приходили к нам, что, если мама не сидит у ворот, значит, можно не спрашивать: вы, братья, находитесь дома.
Мимо нашего дома проходила дорога в центральную часть города. Она была видна до перекрестка, до которого было около восьмисот метров, и от этого перекрестка можно было попасть в любую часть нашего города.
Отцу не удалось переубедить ее, чтобы она не сидела у ворот и не ждала понапрасну каждый день возвращения сыновей, и он решил сделать специально для нее лавочку.
К ней всегда приходили соседки-подружки и они вместе глядели на дорогу. Почти у каждой из них было по десять детей, каждая, жалея и поддерживая мою маму, ждала и надеялась, что кто-то из ее детей тоже появится из-за поворота. Но больше они болели за нее и ругали нас, за то, что мы никак не возвращались.
Ее ожидание и упорство, с которым она ждала нас, сыновей, незаметно для окружающих стало каким-то символом надежды на обязательную и неизбежную встречу матери с сыном. Наши друзья, когда приходили в гости, так и говорили нам об этом. Кажется, они, дети своих матерей, завидовали, что у нас такая мама. Завидовали нам, сыновьям, которые были недостаточно благодарны этой святой женщине, нашей маме.
Все эти годы ежедневно кто-нибудь из моих друзей или одноклассников специально проходили или проезжали мимо нашего дома, чтобы остановиться и хоть одну минуту поговорить с ней. Спасибо, ребята. Я вас помню, и мама обязательно заступится за вас там, наверху, когда придет время.
Извините, пока я больше не могу писать о маме. Все эти минуты мне тяжело было писать, я стараюсь писать, но глаза меня подводят, все время, не переставая, текут слезы. Со временем я, может, напишу, какая у меня была мама. И надеюсь, что каждый ребенок, независимо от возраста, который прочитает о это, узнает в ней свою маму.