Камолуддин Абдуллоев, историк
Часть I
Автор этих строк первую половину 1994 г. провел на научной стажировке в г. Вашингтоне и был свидетелем того, как впервые мир заговорил вслух о Таджикистане, хотя повод был печальный – гражданская война, зашедшая в тупик. О своих впечатлениях того периода автор хочет поделиться с читателями.
What is Tajikistan?
Очень скоро выяснилось, что в США очень мало кто знает о стране Таджикистан и вообще о постсоветских республиках Средней Азии. Некоторые называли их просто «станами» и даже «Whateverstan” («Что-попало-стан»). Эти слова выражали не столько презрение сколько равнодушие. Многие на Западе продолжали считать нас частью России и даже называли русскими. В академических кругах было несколько советологов, ученых эпохи «холодной войны» сведущих в таджикской истории. В Северной Америке их было двое, вернее две: Мюриель Эткин из университета Дж. Вашингтона, США и Тереза Раковска-Хармстоун из Карлтонского университета, Канада. Эти замечательные женщины с которыми я имел счастье познакомиться, хоть и сроду не были в Таджикистане, но, похоже любили его как ученый привязывается к предмету своего изучения. Однако, их экспертизы и влияния явно не хватало для развития таджикских исследований на Западе. Был, конечно, в Гарварде большой друг Таджикистана, патриарх мировой иранистики Ричард Фрай, но он специализировался в древней и средневековой истории.
Камолуддин Абдуллоев
Не было отчетливого таджикского следа в многоголосном хоре, именуемом международное сообщество (international community). Не было таджикского посольства в США - самой богатой и сильной стране мира (оно открылось в 2002 г.). Не было известных таджиков-дипломатов, аналитиков, признанных политиков, ярких имен. О самом Президенте Таджикистана знали мало. Впрочем, был один официальный представитель Душанбе, ныне покойный, не буду называть его имени, который приходил на собрания американских и международных ведомств в сопровождении седого мужчины с военной выправкой из российского посольства, который переводил таджикскому дипломату, а порой подсказывал что говорить, когда того просили высказаться. Это возмущало присутствовавших, которые ожидали, что таджикский представитель будет говорить от первого лица, без подсказки, да к тому же исходящей от представителя бывшей метрополии. Таджикский дипломат излучал добродушие и благожелательность, всем улыбался, но ничего не мог сказать по существу. Это относится и к автору этих строк, который поначалу на дебатах, касающихся Средней Азии, предпочитал слушать, а не выступать.
Увы, Таджикистан не был готов к независимости. Пока наши соседи укрепляли свой суверенитет, используя имеющиеся международные площадки энергично разворачивали свою дипломатию, представляя миру свою гордую и независимую страну – как это делал директор Казахстанского института стратегических исследований ныне покойный Умерсерик Касенов, или узбекский посол, угощавший пловом участников конференции в Йельском университете - таджики погрязли в кровопролитной войне, суть которой сами не понимали, чего уж говорить о других.
Международная ситуация накануне переговоров
Достижение мира в Таджикистане совпало с президентством Билла Клинтона (1993-2001). Его однокашник и друг Строуб Тэлботт был назначен заместителем государственного секретаря США. Он занимался проблемами России и бывших стран СССР, в частности снижением рисков, связанных с распадом Союза. Автор этих строк встречался с г-ном Тэлботтом в 2001 г. Беседа касалась подготовки большой конференции по Кавказу и Средней Азии (на которую, увы, не приехал никто из официальных лиц Таджикистана)
Президент Таджикистана Эмомали Рахмон с тогдашним президентом США Биллом Клинтоном и его супругой Хиллари Клинтон
Общий международный фон, сложившийся к весне 1994 г., был благоприятным для Таджикистана. «Холодная война» закончилась и бывшие враги - Москва и Вашингтон переживали период максимального сближения. Одна из книг Тэлботта называется «Билл и Борис». Билл Клинтон называл Бориса Ельцина «нашим человеком в Кремле». Он предпочитал не подрывать авторитет Президента России, а менять Россию внутренне, через продвижение демократии и рыночную экономику. Среднюю Азию и Таджикистан, в частности, американцы считали российским «внутренним двориком» и не собирались глубоко и напрямую ввязываться в таджикские дела.
Американцы присутствовали на одном из первых раундов переговоров, но лишь на неформальном уровне. Они не были против присутствия на всех раундах, кроме проходящих в Иране. Английская исследовательница Ширин Акинер считала, что Россия и Иран противились присутствию наблюдателей из США на переговорах. Может она права, но мне кажется американцы не сильно настаивали на этом. Они доверяли Ельцину, который имел влияние и на официальный Душанбе, и – хоть и в меньшей мере - на таджикскую оппозицию в Москве. Кроме того, первые американские послы в Таджикистане Стэнли Т. Эскудеро и Грант Смит (1992-1998 гг.) неформально общались на различных площадках с представителями конфликтующих сторон, и сотрудничая с ООН, находились в курсе переговоров.
Межтаджикские мирные переговоры
США стояли за Межтаджикским диалогом в рамках «Дартмутской конференции», в подготовке которого в 1992-1993 гг. принимал участие автор эти строк. «Дартмут» был образован еще в 1960 г. как площадка для диалога американских и советских (с 1991 г.-российских) интеллектуалов. Со стороны Америки диалогом руководил Харолд (Хал) Сандерс - бывший помощник Госсекретаря по делам Ближнего Востока в администрации Президента Джимми Картера. Хал был главным теоретиком и практическим руководителем таджикского мирного диалога. Помогали ему российские востоковеды В. Наумкин и И. Звягельская.
«Дартмут» пришел в Таджикистан не для прямого вмешательства в таджикский конфликт с целью посредничества, а для формирования таджикской группы, которая могла бы приступить к разработке мирного процесса, и в дальнейшем способствовала бы его продолжению. К началу официальных переговоров под эгидой ООН в апреле 1994 г., Межтаджикский диалог работал уже год и провел шесть сессий. До конца 2000 г., когда закончился диалог, было проведено 29 встреч с участием нескольких десятков таджиков, главным образом в Москве и, начиная с 1996 г., в Душанбе. В диалоге принимали участие таджикские ученые, профессора, бизнесмены, активисты гражданского общества – мирные люди, не принимавшие участия в вооруженном конфликте и не состоявшие на государственной службе, но поддерживавшие ту или иную сторону. Некоторые из них затем принимали участие и в официальных переговорах под эгидой ООН. Их опыт, приобретенный в «Дартмуте», оказался востребованным для подготовки мирного соглашения. Кроме того, участники диалога приглашались в США.
Родственный по культуре и языку Иран, в котором искала поддержку таджикская оппозиция, геополитически был на стороне России как главной силы, которая могла противостоять растущему влиянию США в регионе. Поэтому Иран стремился сдерживать антироссийские настроения таджикской оппозиции и одновременно развивал культурное сотрудничество с таджикским правительством. Россия же, как было указано выше, поддерживала таджикское правительство в его противостоянии с оппозицией и в то же время не возражала против переговоров. Сложилась очень удобная геополитическая ситуация для достижения мира. И Россия, и Иран были едины в своей таджикской политике: скорее мир, чем война! В 1993 г. эти две страны создали стратегическое партнерство, которое оказалось решающим не только для достижения мира в Таджикистане, но и для сохранения стабильности во всем регионе Средней Азии и Кавказа. Иран, хоть и такой же исламский как Афганистан, не устраивал хаос, устроенный муджахедами после вывода оттуда советских войск. Правительство Б. Раббани и Ахмадшаха Масуда получало военную помощь от России, поступавшую к ним через Таджикистан и потому для таджиков севера Афганистана стабильность Таджикистана и сохранение в нем российского влияния было вопросом жизни и смерти. В то время в международных кругах с тревогой поговаривали, что бежавшие в 1993 г. в Афганистан боевики таджикской оппозиции, имея за плечами службу в сильнейшей в мире Советской Армии, могут влиться в ряды муджахедов-джихадистов и многократно увеличив их военный потенциал, рассеяться как террористическая угроза всему миру.
Талибы как движение начинали зарождаться в Пакистане в 1992 г. Иранцам было ненавистно это антишиитское движение. В Америке же талибы вызывали смешанное чувство восхищения и страха. Запад видел в них новую, некоррумпированную генерацию муджахедов - бедных студентов пакистанских медресе, финансируемых дружественной США Саудовской Аравией. Американские эксперты представляли муждахедов и искалеченными жертвами войны с СССР. Талибов называли сиротами, потерявшими отцов в советско-афганской войне в 1980-х гг. Делавший свои первые шаги Интернет середины 1990-х гг. пестрел фотографиями мужественных бородачей в черных чалмах в романтическом ореоле героев, победивших СССР и способных навести порядок в Афганистане.
Была весна 1994-го. До Первой чеченской войны оставалось 9 месяцев, а до крупнейшего террористического акта в мировой истории, произошедшего в США 9 сентября 2001 г.– семь лет. Никто из глобальных и региональных игроков не хотел продолжения войны в горной персоязычной стране под названием Таджикистан, расположенной у ворот в Южную Азию (Индия, Пакистан, Афганистан), у которой своих проблем хоть отбавляй. Китай просто ждал, когда закончится война на соседнем ему таджикском Памире, чтобы выстраивать отношения с победителем – хоть с коммунистом, хоть с исламистом, хоть с демократом. Индию настораживали контакты Пакистана с таджикской оппозицией, но у Дели было мало рычагов, чтобы оказывать влияние на таджикскую политику.
Таким образом, ставки были слишком ничтожными, чтобы ввязываться, помогая одной из сторон таджикского конфликта. Шансов затеять в Таджикистане «прокси войну», то есть конфликт между большими странами, которые пытаются достичь своих собственных целей с помощью военных действий, происходящих на территории третьей страны, не было.
Вторая часть будет опубликована в среду, 10 апреля